Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая

Забудский Владимир

— Ты выбыл, числишься как раненый. Сдавай экипировку и вали домой! — ответил сержант.

— Я в порядке.

— Да плевать мне, исчезни куда-нибудь с глаз долой, не до тебя сейчас! — заревел Иванкович.

— Как ребята? — успел спросить я.

— А ты что, не видел, мать твою?!

Я не хотел даже представлять себя, что сейчас ждет сержанта, да и его начальство тоже. Гибель и ранения курсантов во время операций по подавлению беспорядков случались крайне редко, так как курсантов должны были задействовать лишь на безопасных участках, под прикрытием подразделений из числа опытных офицеров. Кому-то предстояло строго ответить

за то, что произошло с Германом.

— Дурдом какой-то, — только и смог прошептать я, взявшись за голову и растерянно застыв посреди перегороженной улицы, где на меня натыкались мечущиеся в панике врачи и полицейские.

***

Я решил дойти до дома пешком. Это было далеко, но я не боялся длинных прогулок. Как же приятно было шагать по улицам Сиднея, дышать насыщенным озоном воздухом, чистым от дыма и газа! Особенно приятным это ощущение было на фоне сознания того факта, что менее часа назад шальной осколок от самодельной взрывчатки или пуля из старого револьвера могли раз и навсегда с этим покончить. Нет, честно говоря, этот факт пока еще с трудом укладывался в моей голове. Да и не нужно, наверное, об этом думать.

Самым печальным казалось то, что никто особо не обрадуется моему спасению так же, как никто и не опечалился бы моей смерти. Я направлялся сейчас в пустую квартиру, где мне предстояло упаковать свои немногочисленные манатки, чтобы уже завтра оттуда съехать — вот и все, что я собой представляю. Немного же в этом мире Димитриса Войцеховского.

«Папа, мама, если бы вы только видели меня сейчас», — мысленно подумал я, вознеся глаза к небу, будто я и впрямь верил, что они там и могут меня слышать. — «Что я здесь делаю?! Только что чуть не погиб на чужой, непонятной мне войне. В стране, которая никогда не станет моей. Иду в пустую чужую квартиру, где меня никто не ждет. Что за чертов бред?!»

Мой коммуникатор, который вернулся в режим свободной связи после завершения операции, не молчал. Новостные порталы и социальные сети бурлили. Почти сразу раздался звонок.

— Ты как, живой?! — гаркнула Рина.

— Живее, чем мог бы быть.

— Нас распустили по домам, приказали обо всем молчать. Будет большая заварушка.

— Еще бы.

— Кое-кто из наших поехали в госпиталь к Рэнди и Чану.

— Ты с ними?

— Да на хрена?! У Рэнди синяк, у Чана пара царапин и контузия. Пошли они, они хорошо отделались. Черт возьми! Проклятье, я не могу поверить в то, что случилось с Германом! Его просто на куски разнесло!

— Я это видел.

— Герман был хорошим парнем. Может, слегка туповатым, но хорошим. Как эта сука могла подорвать его?! Зачем?! Ее бы арестовали и отпустили через пару недель. Черт! Тупая конченая стерва!

Я смолчал, дал ей выговориться.

— Я иду в бар. Надо поднять за Германа бокал. Надо влить в себя что-то горячее, чтобы отойти от этого. Встречаемся в том же баре, что позавчера, через полчаса.

— Я пас.

— Снова ты за свое! — возмутилась Рина. — Нашего кореша только что убили, ты не заметил?!

— Да, Германа больше нет. И многих еще людей больше нет. Они продолжают умирать в эту самую минуту. И я не помогу им, залившись долбанным бухлом в засранном баре. Хочешь напиться — упейся хоть до смерти, а меня оставь в покое!

— Ну и пошел ты!

Следующим был вызов от Роберта Ленца — вызов, которого я ждал с того самого момента, как увидел

вчера та злосчастное видео. Но совсем забыл о нем на фоне того, что мне только что пришлось пережить. «До чего же ты не вовремя, Роберт», — глядя на фотографию бывшего опекуна, подумал я, не решаясь ответить. Я чувствовал себя совершенно не готовым к этому разговору. Роберт, по идее, не может сейчас точно знать, где я и чем я занимаюсь: вдруг я не могу ответить? А даже если он окажется, как всегда, более осведомленным, чем я думаю — пропади оно всем пропадом! После того как в моем присутствии умирали люди и самого меня едва не убили, я просто не могу выслушивать нотации по поводу своей пьяной выходки, будь они хоть сто раз справедливы. Это может подождать.

«Черт, ну что еще?!» — мысленно чертыхнулся я, когда услышал в наушнике звук нового вызова. Однако на этот раз меня ждало удивление.

— Димитрис? Наконец мне удалось связаться с тобой!

Я замер от удивления и отошел чуть в сторону с тротуара, чтобы прохожие не натыкались на меня. Этот звонок был слишком неожиданным, чтобы отвечать на него на ходу.

— Клаудия? — не смог скрыть удивления я, увидев лицо своего бывшего репетитора по английскому языку, о которой я не слышал уже много месяцев. — Привет! Рад видеть тебя! Э-э-э…

— Я тоже рада тебя видеть, Димитрис. Рада, что ты ответил.

Признаться, я практически перестал следить за судьбой Клаудии в последние годы: понятия не имел, чем она живет. Из ее странички в социальной сети можно было догадаться, что в свои тридцать девять она так и не обзавелась семьей и еще сильнее углубилась в свой буддизм.

Глядя на лицо Клаудии, я заметил, что годы мало сказываются на ней: не заметно ни морщин, ни седины в волосах, ни других признаков приближения средних лет. Если бы мне сказали, что ей тридцать или даже двадцать девять, я бы поверил. Должно быть, это преимущества здорового образа жизни и правильного питания — стрессов и переживаний в ее жизни, насколько я мог судить, было достаточно.

Однако больше всего бросалось в глаза, что на лице Клаудии сейчас не было умиротворенного и отстраненного выражения с неестественно спокойной улыбкой, которое я привык видеть, изредка общаясь с ней в последние годы. Мне сложно было почувствовать себя на одной волне с итальянкой с тех пор, как она погрузилась в навеянное ее философским учением искусственное счастье, за которым чувствовалась тщательно скрываемая пустота — это стало одной из причин, почему мы практически перестали общаться. В последние же месяцы добавилась еще одна причина, по которой я не звонил ей и ограничился односложными ответами и смайликами на полученные сообщения в соцсети. Нас с ней связывали воспоминания о Генераторном, о моих родителях. Но она не знала о них той правды, которую знал я, а я не мог ей рассказать. В таких условиях любое наше общение было обречено стать отрывочным и лишенным смысла.

Почему же она решила позвонить? Уж не потому ли, что она увидела одну записанную по глупости видеозапись, о которой я желал забыть и никогда больше не вспомнить? Если так, то я могу представить себе, что мне жаждет высказать Роберт.

— Тебя удивительно хорошо слышно, как для трансокеанского звонка, — сказал я, чтобы заполнить затянувшуюся паузу хоть чем-то.

— Я больше не в Турине, — ее ответ меня удивил.

— Что? А где же?

На лице Клаудии появились колебания, преодолев которые она, собравшись духом, ответила: