Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая

Забудский Владимир

В описании «озлобленных нищих румын» я узнал людей, рядом с которыми прожил пятнадцать лучших лет своей жизни, и сразу помрачнел. В чем-то Айзек, может, и прав. И все-же слушать такое не очень приятно.

— Под «коренными» ты имеешь в виду тех беженцев, что пришли на двадцать лет раньше?

— Ну, знаешь ли, это просто фигура речи, — кажется, почувствовав возникшее напряжение, попутчик безобидно пожал плечами и обезоруживающе улыбнулся. — Ты прав, все мы беженцы, в каком-то смысле. Я и сам родился где-то в Польше, — в городке, которого давно нет на карте, — перед тем как моя матушка осела в Ганновере

в Темные времена. И все же, я полагаю, следует отличать людей, которые обжились на определенном месте и по праву называют его своим домом, от тех, кто только что приехал и сидит на чемоданах, не так ли?

Я неопределенно покачал головой, позволив спутнику говорить дальше. Маглев, тем временам, стартовал. Герметичные заслонки на окнах закрылись, так как ультрафиолет способен был повредить глазам пассажиров. Любителям пейзажей осталось лишь смотреть на экраны на стенах, которые транслировали изображение с наружных камер.

— … в Ганновере все было иначе. Мы с самого начала настороженно относились к этой идее с Альянсом. Нам нравилась идея независимого города — свободной экономической зоны, как Сент-Этьен. Но потом нас запугали «угрозой с востока». Внушили, что объединение с восточными общинами поможет обезопаситься от нацистов. Тебе ведь это знакомо, правда?

— Да, более чем.

— Ну вот. Правда ведь никому тогда и в голову не могло прийти, что эти безумцы у власти сами развяжут войну вместо того, что предотвратить ее? Но когда это произошло — у нас сразу открылись глаза. А дальше еще и этот беспредел с «национализацией» корпоративного имущества! Еще одна война — на этот раз на западном фронте. Настоящее безумие.

— Ганновер, кажется, отделался легким испугом, если не считать той заварушки у завода «Аэроспейс».

— Наше счастье, что бургомистр Штайн заняла адекватную позицию во время кризиса. Если бы она позволила гастролерам из Альянса диктовать ганноверцам политический курс — наш город мог бы сейчас лежать в руинах. А так мы в Содружестве, живем и здравствуем пуще прежнего. Тирольцам повезло меньше. Теперь им осталось лишь горько вспоминать былые дни, когда они бывают у нас.

— Ситуация в Альянсе действительно так плоха?

— Скоро сам все увидишь. Я, как бизнесмен, прежде всего смотрю на экономику. А там у них ситуация плачевная. Никак не вылезут из послевоенной разрухи. Стагнация. Безработица. Ниже падать, кажется, уже некуда.

— Конфликт Альянса с корпорациями закончился в 78-ом, кажется. Пять лет прошло.

— До тех пор, пока у власти там будут находиться люди вроде Вацека и Бут, которые навсегда стали персонами нон-грата в Содружестве и в Консорциуме, Альянсу никто не даст ресурсов, необходимых для восстановления: технологических, финансовых, гуманитарных… ну, если, конечно, они окончательно не прогнутся под евразийцев.

При слове «евразийцы» я еще сильнее нахмурился.

— Для этого есть предпосылки? — недоверчиво переспросил я.

— О, больше, чем ты можешь себе представить, Димитрис. Когда будешь выходить с вокзала в Инсбруке, обрати внимание на массивное трехэтажное здание по левую сторону, над которым развевается флаг Союза. Это их посольство. Поговаривают, что Вацек теперь встречается с евразийским послом каждую неделю.

— Евразийский Союз натравил на Альянс Ильина. И после этого они поддерживают

с ними нормальные отношения?

— О, ты так считаешь? — искренне удивился Айзек. — Я больше склонен полагать, что войну спровоцировал сам Альянс, когда попытался устроить в Бендерах дворцовый переворот и свергнуть Ильина. Евразийцы исторически поддерживали югославов — и до, и во время конфликта. Все-таки в Союзе много россиян, а соотечественникам несложно найти общий язык. Они поддерживали их, конечно. Но я не думаю, что они специально науськивали их напасть на соседей…

«Они убили моих родителей и разрушили мое селение, сукин ты сын», — сжав кулаки, подумал я, неодобрительно глядя на безмятежное лицо Штильмана, спокойно судачащего о россиянах. — «И это после того, как из-за них полетел в тартарары целый мир, в котором никому не приходилось прятаться от солнца под озоновыми куполами!»

— Так называемые «югославы» были варварами и ублюдками, а их предводитель — психопатом, — сумев кое-как сдержать большую часть своих эмоций, произнес я. — А евразийцы дали им оружие и военную технику. Ты не убедишь меня, что это была невинная затея.

— О, нет-нет, ты неправильно меня понял, — вновь почувствовав, что напряжение нарастает, поспешил отступить мой скользкий собеседник. — Мне бы и в голову не пришло оправдывать евразийцев, а тем более югославов. Это самые настоящий варвары, спору нет. Просто хочу сказать, как глупо было их провоцировать, правда?

— Наверное, — кивнул я, вспомнив события семилетней давности. — Нам тогда говорили, что война неминуема, что на нас могут напасть в любой момент. После того как югославы вторглись в Бургас в 75-ом и устроили массу всяких провокаций, в это было легко поверить.

— О, а ты, прости, откуда? Судя по твоим словам, повосточнее Инсбрука. Греция, так ведь?

— Нет. Это просто имя. Я жил неподалеку от Олтеницы, в селении Генераторном, построенном украинскими беженцами.

— О, это ведь совсем близко к границе с ЮНР, — сочувствующе проговорил Штильман. — Невозможно винить твоих земляков в том, что они пошли на любые меры из страха перед Ильиным. Чего уж говорить, тебе не посчастливилось родиться не в очень удачном месте и не в очень удачное время.

— Да уж. Сотней лет раньше было бы получше.

— М-да. Я тоже часто думаю о золотом веке, — мечтательно сощурился попутчик. — Больше сотни лет без серьезных войн! Вершина гуманитарного и социального развития человечества! Поверить не могу, что кто-то и тогда считал себя несчастным.

Я лишь задумчиво кивнул.

— На востоке до сих пор неспокойно?

— Что-то там постоянно происходит. Признаться, я за этим не очень слежу. Так ты что же это, туда держишь путь?

— В Олтеницу. Моего родного селения больше нет.

— О, мне очень жаль, правда. Олтеница, говоришь? Хм. Да уж, далекое путешествие. В наше время туда и добраться-то будет непросто. В Альянсе коммуникации развиты довольно плохо.

— Как-нибудь справлюсь.

***

С поезда я сошел в 03:10. Над Инсбруком стояла ночь — настоящая, без света, так как электричество, за очень немногочисленными исключениями, в ночное время отключалось. Без термоядерной и аннигиляционной энергии приходилось думать об экономии.