Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая

Забудский Владимир

Таможенные и пограничные процедуры заняли около двух часов и слабо напоминали те, что мне пришлось пройти в Ганновере. Началось все сравнительно неплохо — с заполнения простенькой эмиграционной анкеты еще в поезде. Однако на платформе, около турникетов, за которыми был вокзал, пассажиров встречали люди в черно-зеленой камуфлированной форме с красно-синими нашивками, надпись на которых должна была означать их принадлежность к силовым структурам Альянса. Многие из бойцов были в бронированных жилетах и шлемах, с укороченными автоматами напротив груди, а у офицера в черном берете рычала на поводке

немецкая овчарка. Кроме внушительного контингента солдат, здесь было несколько таможенников в невзрачной серой униформе. Их мало интересовали отметки в наших эмиграционных анкетах, однако сильно интересовало содержимое багажа, и они умело объясняли на ломаном английском, какую именно сумму пошлины необходимо уплатить, чтобы ступить на территорию ЦЕА.

Вскоре я вышел из некогда величественного, но ныне пришедшего в изрядное запустение здания вокзала, в котором было полно военных Альянса, что не мешало сотням неимущих спать на сиденьях и прямо на полу. Над Тиролем светало. Взглянув налево, я увидел здание, о котором говорил Айзек. Еврей не соврал. Действительное внушительное сооружение, которому исполнилось пару сотен лет, ухоженное, и во многих окнах, в отличие от улиц, все еще горит электрический свет. Вот оно, красное социалистическое знамя. А вот за забором и почетный караул из двух солдат Народно-Освободительной Армии: один раскосый, а второй славянин. Вид у солдат был невозмутимым, и, как мне показалось, весьма самоуверенным — не похоже, чтобы они чувствовали себя неуютно на чужбине.

На улицах австрийского города, казалось, по-прежнему царила относительная чистота и порядок, однако отголосок упадка все-таки ощутимо чувствовался. На привокзальной площади ютилось множество палаток и торговых павильонов, которым явно не полагалось здесь быть, и появились они тут, очевидно, лишь в последние годы. У ступеней центрального входа вокзала взимали свою дань скорбного вида попрошайки, среди которых было много инвалидов в поношенной военной форме. Чуть ли не у каждого столба дежурил сонный солдат интернациональных сил Альянса с красной повязкой, обозначающей, что они исполняют здесь функцию полиции. Солдаты выглядели недовольными своей службой в столь ранний час этого пасмурного дня.

Как и возле любого вокзала, прямо у входа копошилось шумное сборище таксистов. Я приметил лишь два или три электромобиля более или менее приличного вида среди целой стаи электрических моторикш и даже велорикш. На появление пассажиров таксисты реагировали бурно: свистели, сигналили, звенели колокольчиками, заискивающе кричали на дюжине языков, зазывали взмахами рук, а самые бойкие врывались в толпу и пытались выхватить у кого-то из рук багаж, чтобы затащить его в свой транспорт.

Не рискнув (видимо, из-за моих габаритов) пытаться сорвать у меня с плеча сумку, смуглый чернявый парень примерно моего возраста, тем не менее, едва ли не прыгал мне в глаза, зазывая на ломаном английском в свой электрокар.

— Такси! Такси! Давай сюда! VIP-такси — быстро и удобно! Куда тебе? Куда?!

— Северный аэропорт. Сколько будет?

— О, аэропорт, отлично! Шестьсот евро, и поехали! Шесть сотен всего!

Усмехнувшись, я отрицательно покачал головой и ускорил шаг, прекрасно зная, что поездка на рикше обойдется

в несколько раз дешевле. Бойкий парень все никак не отчаялся переубедить меня, пока его сосед, более спокойный и угрюмый, но похожий на него как брат на брата, не произнес по-румынски:

— Да оставь ты этого напыщенного жлоба из Содружества. Пусть катится в вонючей рикше.

— Эх, ну и жмоты они там все! — не сводя с меня улыбающегося взгляда, ответил тот коллеге на том же языке, неохотно отставая от меня. — Сам-то, небось, срубает баблище в одной из этих проклятых корпораций, наемники которых стреляли в нас в 78-ом. Но удавится за каждую копейку!..

— Попробуйте не драть с людей таких бабок, — обернувшись к ним, ответил я на подзабытом, но все еще вполне сносном румынском, хорошо знакомом со школьных лет. — Хотя бы с земляков.

Братья-румыны замолкли и удивленно переглянулись.

— Куда путь держишь, брат?

— В родные края, в Олтеницу. Довезете до аэропорта за сотню — буду благодарен.

Более молчаливый и, по-видимому, старший из братьев, доброжелательно усмехнулся и кивнул на один из электрокаров.

— Полторы — и поехали, земляк.

Поездка на такси заняла минут двадцать и выдалась не слишком увлекательной в плане пейзажей. Кроме редких уличных фонарей в ночном Инсбруке практически не было освещения и какой-либо активной ночной жизни. Городская архитектура терялась во мраке.

— Тьма-тьмущая. У вас всегда так?

— Всегда, — кивнул молчаливый румын, и неохотно пояснил: — Экономия.

— И что же, молодежь ночью не гуляет? Дискотеки, бары, все дела?

— Гуляет, — так же лаконично ответил водитель. — Надо знать места.

После беседы с Айзеком странно было оказаться в роли более разговорчивого собеседника, тем более что беседа велась на румынском. Болтливые таксисты — как-никак, всего лишь еще один стереотип. Да и не похож этот мрачный румын на таксиста.

— Сам не из Олтеницы?

— А тебе-то что? Я сам откуда-то не помню откуда, и жил много где. Может, и там доводилось живать пару лет.

— Давно в Инсбруке?

— Как демобилизовались с братом в 80-ом, так тут и перебиваемся. Здесь хоть что-то можно заработать.

— В какой части служил?

— А тебе-то что за дело?

— Много моих знакомых служили в войсках Альянса.

— А сам-то что? Укатил в Содружество?

Я поджал губы и не сразу нашелся с ответом. Хотелось ответить резкостью, несмотря на то, что еду в такси в чужом городе, где никого не знаю. Но обижаться на правду — не уважать себя.

— Типа того, — неохотно брякнул я.

— Не виню, — румын ухмыльнулся. — Сами бы свалили, если бы кто пустил. Не подсобишь, а, земляк?

— Не уверен, что меня самого обратно пустят.

— А чего ты сюда приперся-то?

— На могилы родных.

— Что тебе те могилы? Не денутся никуда. Главное — чтоб было где жить и что жрать.

— Если это главное — чем мы отличаемся от животных?

— Будь у тебя ребенок-инвалид, жена и бестолковый брат на шее — иначе бы заговорил, — фыркнул таксист. — А насчет животных ты зря. Мы намного хуже. Любая крыса благородней человека. У крыс нет ни концлагерей, ни противопехотных мин, ни ядерных боеголовок.