Новый мир. Книга 3: Пробуждение
Шрифт:
— Это подмена понятий! — раздраженно ответил парень. — Фи объяснила мне этот трюк, и я не клюну больше на эту удочку. Конечно же, властям выгодно, чтобы каждый, кто с ними в чем-то не согласен, считался преступником, и они пытаются подвести их всех под одну гребенку! Но терроризм — это одно, а рассказать людям правду — совсем другое. Может быть, ты думаешь иначе из-за того, что ты бывший полицейский?
— Что тут скажешь? За этот месяц ты здорово поднаторел в софистике, Коллинз, — вздохнув, произнес я.
— Я не знаю что значит это слово, капитан. Я не пытаюсь строить из себя умника.
— Иногда они лишь кажутся очевидными.
— А может, иногда они лишь кажутся неочевидными?
— Это начинает превращаться в бессмысленный спор, Питер.
— Вижу, — признал он, неловко ерзая на месте.
Некоторое время он, после колебания выдал:
— Знаешь, Димитрис, прости, но я разочарован тем, что услышал от тебя.
— Жаль, что я тебя разочаровал, — спокойно пожал плечами я.
— Нет, дело не в тебе! — поспешно исправился Питер, и его взгляд сделался виноватым. — Ты спас мне жизнь. Дважды! Я всегда был и всегда буду благодарен тебе за то, что ты для меня сделал. Я никогда о тебе и слова кривого не скажу, а если услышу от кого-то — разобью хлебало. Прости, если я был с тобой груб.
— Забудь об этом. Всех нас иногда захлестывают эмоции.
— Фи настаивала на том, чтобы я ни с кем не делился своими планами. Но я был уверен, что такой смелый человек, как ты, поддержит меня. Надеялся даже, что ты, может быть, пойдешь вместе со мной. Вместе с тобой это было бы намного легче. У тебя намного лучше это получилось бы, и… Проклятье. Забудь. Теперь я понимаю, что Фи была права, а я идиот. Не следовало затевать этот разговор.
— Нет. Ты поступил правильно, что пришел ко мне.
— Ты говоришь так лишь потому, что получил шанс отговорить меня. Но я пришел не для этого.
— А я все-таки попробую. Ты говорил о смелости, Питер. Но смелость — не единственная и не главная добродетель человека. Радикальные решения всегда привлекательнее, чем компромиссы. Но если вдуматься, если всмотреться в историю, то ты поймешь, что радикальные решения почти никогда не приводят к созиданию — только к разрушению. Я прекрасно понимаю все, о чем ты говоришь. Все чувства, которые тебя одолевают, знакомы и мне. Но прошу тебя — измени свое решение. Не гробь свою жизнь.
— Нет. Нет, Димитрис, — покачал головой парень. — Быть может, ты и прав, что считаешь меня дураком и безумцем. Может, ты поступил более мудро, пойдя на компромисс со своей совестью. Но я так не хочу.
Эти слова парня неожиданно кольнули меня больнее, чем все, что было сказано ранее. Внезапно я осознал, что так увлекся внушением ему своей точки зрения и разубеждением в его заблуждениях, что утратил способность к внутренней самокритике. Но что, если это Питер, а не я, глаголет истину? Что, если я пытаюсь обмануть самого себя?
— Что бы там ни было, по крайней мере, не делай глупостей сгоряча, — прошептал я в смешанных чувствах. — Мне будет тяжело, если ты погубишь себя на моих глазах.
— Даже если я погублю себя, Димитрис — я сделаю это не зря, — ответил парень, не согласившись поставить в разговоре многоточие.
Некоторое время мы стояли молча. Мой глаз и голова
— Пожалуй, я пойду, — наконец выдавил он из себя.
И, не дождавшись ответа, быстро начал спускаться по лестнице вниз.
— Береги себя, — проговорил я ему вслед.
Расставание с Питером на этой странной ноте посеяло во мне смятение. Беседа оставила на душе неприятный осадок. И я не мог понять, что расстроило меня сильнее — неудача в попытке отговорить товарища от сумасбродного поступка, или его слова о моем компромиссе с совестью.
Спустившись в бар и отмахнувшись от засидевшихся за стойкой пьяного Джеронимо и трезвого Илая, по обыкновению ломающих копья в дискуссии на тему христианства, я попросил у Миро стакан воды, и угрюмо произнес:
— Я беру свои слова обратно. Когда сюда снова заявится эта писака — пусть Рэй вышвырнет ее вон.
— Как скажешь, Димитрис, — не стал спорить Миро, хмыкнув при виде моей раздраженной физиономии.
— Забудь, что я сказал это, — произнес я меньше чем через минуту, осушив стакан воды. — Это надо было сделать раньше. Теперь уже слишком поздно.
— Она что-то натворила?
— Долго рассказывать. Может быть, все еще обойдется.
— Что ж, смотри сам. Я, конечно, не слишком сильно хотел бы связываться с журналистами. Помнишь, как в марте кто-то натравил на нас инспекцию по правам потребителей? Если такое произойдет еще раз, мы с тобой отдадим последние штаны, чтобы заведение не закрыли, братец. Но если она доставляет тебе неприятности — клянусь, я не стану с ней церемониться, и будь что будет.
— Нет, нет, не стоит, — махнул рукой я, тяжко вздохнув. — Проклятье! Ну и денек сегодня.
— Не говори, — согласился Миро, бросив взгляд на пару поломанных столов, которые Рэй уже успел оттащить в сторону.
— Пожалуй, пойду на боковую, — зевнув, решил я.
— Может, заночуешь на этот раз здесь? Твое хозяйство за одну ночь не пропадет.
— Ну уж нет. Мне не так далеко ехать. И не для того я заплатил прорву денег за это чертово жилье, чтобы оно теперь стояло пустым. Кроме того, от работы меня отстранили. Так что могу проваляться завтра хоть до полудня.
— Не унывай, братишка. Когда снова наведаешься? У вас следующее собрание в субботу?
— Да, как и планировали. Привет Шаи и Элли.
— Тебе от них тоже. Береги себя.
— Бывай.
§ 86
Троллейбусы ходили по маршрутам № 43 и № 44 до двух часов ночи, но интервалы между ними к позднему времени увеличивались. Я простоял на остановке минут десять, слушая лай собак в темноте, постукивая тростью о бровку и глядя на затянутое смогом ночное небо. После того как я пропустил 44-ый, который был теперь мне не нужен, наконец прибыл троллейбус № 43. Я с трудом втиснулся в салон, переполненный работягами, которые возвращались из Кузни, и за пятнадцать минут добрался до станции вакуумного поезда «Олимпия-ист».