Новый мир. Книга 3: Пробуждение
Шрифт:
— Мне нужно многое тебе рассказать. Есть здесь место посуше?
Помню, мы просидели с ней где-то часа два в том самом гараже. Грубер оставил нас. Ничего не спрашивал. «Знакомый — так знакомый», — безразлично заявил он, тут же потеряв свою воинственность и отправившись в соседнюю постройку, где, по-видимому, обитал.
Первые минут десять говорил я. Объяснить все, что произошло с момента моего исчезновения в Сиднее, было непростым делом. Когда я сделал это, да и то лишь в самых общих чертах, Рина долгое время недоверчиво качала головой.
— Проклятье. В это просто невозможно поверить, — наконец выдала она.
— Я
— Не важно. Какая, к черту, разница?! Всё это было так давно, что, когда я это слушаю, это кажется чем-то из прошлой жизни. Без обид, но я на тебе давно крест поставила. В моем сознании Алекс Сандерс — покойник. И не жди, что это изменится за минуту.
— Что произошло с тобой? Тогда, после нашего разговора?..
Рина ощутимо помрачнела. Тема была явно не из ее любимых.
— Ты был прав, — кивнула она. — Все было именно так, как ты и сказал. Я не послушала твоего совета. Начала наводить справки, подняла кое-какой шум. Уже через три дня после этого мой патруль попал в засаду ФАР в пустыне. Не думаю, что это была случайность.
— Вот ублюдок, — сцепив зубы, прошипел я. — Это устроил Чхон! Я умолял его ничего тебе не делать. Но этот сукин сын не знает жалости…
— Если он так крут, как ты говоришь, то, возможно, он не собирался меня мочить. Иначе я, наверное, была бы давно мертва. А так, как видишь, сохранилась. Частично. Я, в общем, не жалуюсь. Очень многим из того патруля повезло меньше.
— Что было дальше?
— Полумертвую меня доставили в госпиталь в Киншасу. А через пару месяцев меня застала там война. Я уже немного очухалась, хотя протеза еще не было. Рвалась делать что-то полезное, но без ноги ни на что путное не годилась. Меня эвакуировали с другими на юг. «Глобал» собирался расторгнуть мой контракт досрочно. Не поверишь, но мне, бляха, стало стремно. Я ничего другого не умела, кроме как стрелять и драться. Так что без ноги и глаза я никому нахрен не была нужна. В общем, я уговорила кадровиков оставить меня на тыловой работе. Занималась никчемной бумажной работой в главном центре подготовки личного состава, в Форт-Норте, рядом с Брисбеном, пока другие воевали с евразами. Мне подфортило, по правде сказать. Иначе я бы, вероятно, была бы уже мертва.
— Тебя сократили после войны?
— Сама уволилась. В начале 92-го. До сих пор удивляюсь, как смогла просидеть так долго на этой никчемной работенке, и как меня там так долго продержали — работница из меня была такая себе, сказать по правде. А дальше… дальше было много всякого дерьма. Честно говоря, я почти ничего не помню. Я и в «Глобале» под конец почти не просыхала, а тут забухала крепко. Очень крепко. Даже для меня. И без наркоты не обходилось. Где-то жила, с кем-то бухала, с кем-то трахалась. Но где и с кем — напрочь не помню. Все словно в тумане. Как-то Грубер нашел меня у себя под забором. В буквальном смысле. Не помню, как оказалась там. На счету — ни копейки, грязная, побитая, обблеванная. Я была дерьмовей самого дерьмового дерьма. Но он обошелся со мной не как с дерьмом. И вот я здесь.
— Вы с ним вместе? Ну, в смысле?..
— А тебе какое дело?! — ни с того ни с сего взвилась она. — Хватит, может, допросов?! Я вот, честно, сижу и охереваю. Почему ты исчез — вроде уже и ясно. Если это правда. Но вот зачем пришел — ума не приложу.
— Конечно же мне есть дело, Рина! Ты для меня…
— Прекрати, Алекс. Не говори так, будто этих чертовых пяти лет не было! — неожиданно рассердилась Рина, нервно отводя взгляд куда-то в сторону. — Их не вычеркнешь! Они, бляха, длиннее жизни. И мы теперь другие. Все то, что было когда-то, что говорилось когда-то — даже если это когда-то было правдой, теперь это уже нихера не важно!
Я сразу почувствовал, что именно она имеет в виду, говоря «было» и «говорилось», какую защитную зону вокруг себя пытается очертить. Это не было похоже на старую Рину. Но ведь она права. Все, что происходило между нами много лет назад, казалось каким-то странным сном.
Я вспомнил вечера, которые мы проводили иногда с ней в Сиднее. Это были лишь вечера, не ночи. А иногда просто часы. Рина всегда после этого уходила домой, даже не прощаясь. А я никогда не просил ее остаться. Нам было весело вместе. Приятельский треп с понятными лишь нам подколками, то о работе, то о бурном прошлом, то вообще о какой-нибудь фигне. И страстный секс. Сочетание, возможное лишь у немногих людей, особенно у женщин. Но Рина была одной из них.
Когда мы трахались, да так, что под нами едва не ломалась кровать, а соседи, должно быть, лезли на стены, она вела себя бесстыже и цинично, демонстрируя, что ею движет лишь животная похоть, не затрагивающая ее внутренний мир. А я в своём тогдашнем простодушном эгоизме принимал это за чистую монету. Мы оба из кожи вон лезли, чтобы показать, насколько просто и пофигистически мы ко всему этому относимся. Старались исключить даже малейший намек на то, что наш секс может хотя бы к чему-то нас обязывать или, не дай Бог, иметь какое-то продолжение. Гордо держались за свою показную свободу, рвали любые более близкие связи, едва те начинали формироваться, и бежали, как от огня, от признания того, что мы друг для друга что-либо значим.
Даже не понимаю теперь, зачем мы это делали. Может быть, испытав в прошлом большое горе, связанное с потерей близких, мы страшились уязвимости, которой придает привязанность, и боли, которую приносит утрата. Может, просто были легкомысленны и глупы. А может, искренне верили в то, что всегда успеем все изменить, если захотим. Зимой 90-го, во время нашей встречи, совпавшей с просветлением от «Валькирии», я ясно понял, что нас связывали более сильные чувства, чем мы всегда пытались показать. И, может быть, пожалел о том, что не осознал этого раньше. Но Рина права. Теперь обо всем это действительно можно было говорить только в прошедшем времени. А еще лучше — не говорить вовсе. Тех нас больше нет. А новые мы — уже совсем другие люди. Побитые жизнью, изувеченные, нервные и подозрительные. И почти что совсем чужие.
— Ты счастлива? — спросил я размеренным тоном, не решившись добавить «с ним».
Рина вздохнула, сразу поняв подтекст вопроса.
— Давай сразу уясним кое-что. Ты хочешь спросить меня, могу ли я быть счастлива, живя отшельницей со старым мужиком на СТО у черта на куличках и копаясь во внутренностях тачек? Я, неудержимая бестия, привыкшая брать от жизни все?
— Я не…
— Не отпирайся! Лучше просто усвой одну вещь. Ты не знаешь меня. Лады? Может быть, знал когда-то. Или думал, что знал. Но это было давно.