Новый мир. Книга 4: Правда
Шрифт:
— Многое слышал о тебе, Мэри, — произнес я, пожимая тоненькую ручку.
— Как и я о тебе, Димитрис! — прощебетала она. — Чако радовался, как ребенок, когда ты согласился присоединиться к «носку»!
— И не зря! — подхватил Гомез. — Знаешь, сколько народу завтра соберется, а, крошка?!
— Конечно, знаю, котик, ты же сам мне писал это сегодня, — прошептала она успокаивающе, погладив разгоряченного Чако по плечу. — Вы такие молодцы! Я очень горжусь вами! Вот только не знаю, что будет завтра. Я слышала сегодня на эту тему огромное множество страхов и ужасов.
От
— Черта с два! Никто не вправе запретить нам собираться! — тут же вновь разгорячился Гомез.
— Мэри, пожалуйста, давай пока не будем о «носке», — попросил я доброжелательно, но твёрдо. — твоему мужу, да и нам всем, нужно ненадолго переключить свой качан на что-нибудь другое. Что будет завтра — увидим завтра.
— Да, это хорошая мысль, — согласилась она.
К тому времени, как пикап Чако спустился с эстакады на Пустырь и, попетляв по унылым полутемным индустриальным переулочкам, выехал к зданию «Доброй Надежды», часы уже показывали 07:20 после полудня.
— Не так уж сильно и опоздали, — констатировал он, припарковавшись.
Бар субботним вечером работал в обычном режиме. Зайдя внутрь, я обрадовался, увидев, что, несмотря на недавнее открытие после долгого перерыва, да еще и омраченного слухами о том, что вокруг заведения крутятся копы, больше половины столиков заняты. Посетители вовсю пользовались акцией «три порции алкоголя по цене двух». Налегали как на цуйку — фирменную румынскую сливовую настойку по рецепту Миро, так и на немыслимый 89-градусный абсент с черепом на бутылке, на основе которого, как вещала надпись на стене, в баре готовили 13 видов коктейля.
Из-за барной стойки нам приветливо махнул рукой смуглый патлатый парень лет двадцати с небольшим. Это был Кристиан, румын по национальности, который сошёлся с Миро благодаря общим знакомым их знакомых в Олтенице, и напросился, чтобы тот время от времени давал ему возможность подзаработать в баре, закрывая глаза на то, что у него нет вида на жительство. Он же привел с собой Канту и Анан, двух близняшек — официанток — классических африканок с кожей иссиня-черного цвета, большой грудью и крупными веселыми чертами лица. Естественно, тоже нелегалок. Сейчас обе девчонки работали в поте лица.
— Пойдем, — поманил я за собой Чако с Мэри и Тэрри, указывая в сторону лестницы, ведущей наверх.
Еще на лестнице мы услышали, как в большом помещении, где прежде проходили собрания клуба, а сейчас, по случаю праздника, был накрыт большой длинный стол, раздается громкий заливистый смех. Смех принадлежал Груберу, владельцу автомастерской и по совместительству сожителю Рины Кейдж. Зайдя в помещение, я
— Ого. Ну и народу здесь, — поразился Тэрри, оглядывая стол.
— Но-но-но! Какие люди в Голливуде! — воскликнул Миро, приветствуя новых гостей. — Проходите, присаживайтесь скорее, пока все без вас не выпили!
— Ну уж нет, этого мы не допустим! — решительно возразил Чако — Знакомься, Мэри…
Последовало множество объятий, поцелуев и рукопожатий.
Мы поздоровались с Гэри Горджесом, еще одним бывшим членом клуба, и познакомились с его женой Климентиной, колоритной мексиканкой — высокой, худощавой и печальной, примерно лет на десять старше и на столько же сантиметров выше самого Гэри.
— Забыл сказать тебе, Димитрис — я с вами! — объявил мне Гэри после приветствий. — В смысле, буду на завтрашнем собрании!
— Молоток, Гэри! Я знал, что ты не пропустишь все веселье! — улыбнулся я, и, склонившись к его уху, спросил шепотом: — А что со Стефаном?
Стефан Дукович, другой бывший член клуба, судя по его мутному взгляду, заливался алкоголем с пугающей скоростью.
— От него недавно ушла жена.
— Вот бедняга.
— Только не говори с ним об этом, ладно? Мы с Климентиной все пытаемся как-то его приободрить.
— Договорились.
Чуть в стороне, облокотившись о спинку одного из кресел, на котором в свое время любили сидеть мы с Илаем, уселась Рина, покуривая сигарету и потягивая пиво. Она осматривала хорошо знакомое помещение взглядом, в котором легко читалась ностальгия.
— Рад тебя видеть, Рина.
— Я не могла пропустить единственное за сотню лет сборище, которое вы устроили, чтобы напиться, а не для того, чтобы поплакаться друг другу в жилетку и почитать нотации, — проворчала она беззлобно.
— Скучаешь по нашим сборищам?
Она неопределенно пожала плечами.
— Только не спрашивай меня насчет завтрашнего.
— Я и не собираюсь. Ты правильно сказала, мы тут не для этого.
Рина остановила на мне острый задумчивый взгляд, по которому было ясно, что «не спрашивай» из ее уст означало «спрашивай», и что она думает о завтрашнем намного больше, чем можно было предположить из слов Чако, который передал мне, что она послала его, едва он упомянул о «носке».
— Из того, что сказал Гомез, я поняла что это очередная никчемная затея. За этим стоит этот чокнутый глухой танкист — педераст, Сладкий Сильви или как его там? Весь смысл таких штук в том, что какие-то пустозвоны трещат, не умолкая. А ты слушаешь их, и думаешь, что лучше бы та бомба на войне взорвалась от тебя на пару ярдов ближе, чтобы ты оглох или вовсе сдох и не мог слышать этого бреда.