Новый Нечистый из Самого Пекла

Таммсааре Антон Хансен

– Как красиво вы говорите, господин доктор! – воскликнула Юла почти что с благоговением. – Если бы это сбылось!

– Будем уповать на господа, чтобы у ребят выросли рога и черепа, как у баранов. Тогда все сбудется.

– Господин доктор, благодаря вам у меня так полегчало на сердце, стало так радостно, что…

– Это самое главное, чтобы было радостно и легко на сердце, – говорил врач, выпроваживая Юлу с ее близнецами.

И домой пришла Юла радостная, с легким сердцем. Но тут она диву далась: день воскресный, а Юрка

работает вовсю, хоть рубаху на спине выжми. Хуже всего было то, что Юла никак не могла понять, что это за работа у Юрки. То ли он рассудка лишился, то ли в ее отсутствие случилось что-то такое, о чем Юла не знала.

Ну как еще подумать о человеке, которому ни с того ни с сего взбрело в голову копать ямы – у дома, за домом, в воротах, по обочинам дороги, повсюду.

– Очумел ты, что ли? – спросила Юла у Юрки, продолжавшего ожесточенно рыть землю.

– Чего? – отдувался и кряхтел Юрка.

– Я спрашиваю: очумел?

– Вроде бы нет.

– Что ты за ямы роешь?

– Дом украшаю.

– Ямами?

– Будет время, деревья посажу.

– А не будет времени?

– Опять завалю землей.

– Чего это тебе вдруг в голову взбрело?

– Так мне в полиции сказали, когда настоящий паспорт выдали.

– А ты и рад стараться.

– При чем тут я? Антс старается.

– У Антса леса за порогом нету.

– И у нас, Антс сказал, лес вырубят.

– Почему?

– Не знаю. Не садили мы – потому.

– Не болтай!

– Ей-ей! Антс зря не скажет.

– А что нам Антс, он с господами свой человек. У его жены и у дочерей вон какие морды – разделаны, что циферблат на стенных часах! Поди угонись за ними! Попробовали они меня поучить: культуры-де ей надо, а у самих горницы – как свинарники.

– Ты свинью не обижай, свинья в своем закуте чистоту соблюдает.

– То-то и оно, у свиньи порядок, а у них только и дела, что свои циферблаты напоказ выставлять: культура у нас, мол, не какая-нибудь, свинячая. А ты, старик, экий дурень! Чем ямы рыть в погожее воскресенье, лучше бы клопов в доме поморил, – дети-то по утрам в волдырях. Подумай, сколько б за день-деньской извел! Смотришь, и с тараканами управился бы…

– Не мужицкое дело – клопов бить; да с моей кожей клопу и не совладать – кишка тонка.

– Ничуть не тонка, да только грязен ты – ужас. Страшно клопу к тебе лезть – стошнит его. Погляди, какая на тебе рубаха, – сопрела вся от пота. Высохнет – словно кора еловая. Попробуй постирать ее! Валек сломала, а не отмыла.

– Все одно: отмывается или нет. Надену ее – опять замарается. Вот когда износится, впору старьевщику отдавать, – тогда стирай: глядишь, миску получше за нее дадут.

– Миску тоже, скажешь, не мыть, пока не разобьется? В миске – все еда, хоть и разная.

– Миску бросай не мывши. Старьевщики битых мисок не собирают.

– Может, и сам ты без мытья обойдешься, пока ног не протянешь?

– Человек что рубаха:

мой не мой – все едино опять измарается.

– А сам небось, что затеял – дом приукрашивать, на циферблат глянец наводить! – поиздевалась Юла, прежде чем уйти.

– Вроде бы так, – спокойно ответил Юрка и снова принялся рыть, аж кожа на спине затрещала. Сам он при этом думал: «Да, и циферблат нужен и паспорт – с ними спасешь свою душу, а я спастись хочу».

Вечером, когда Юрка после работы пришел домой и сел на колоду поостыть, к нему подошла Юла. Ребята уже заснули, и у нее нашлась минутка свободного времени.

– Знаешь, старик, что они говорят? – тихо сказала она, хотя подслушивать было некому, так как батрак с батрачкой в тот воскресный вечер куда-то запропастились.

– Кто они? – спросил Юрка.

– Повитуха, фельдшер и доктор.

– Что тебя к ним занесло?

– Все из-за ребят.

– Из-за каких ребят?

– Будто ты впервой слышишь, что у наших парней рога на голове. Все говорят, что это, мол, у нас в роду изъян такой.

– Какой изъян, о чем ты?

– Господи боже! Да о рогах! Рога у мальчишек – дошло, наконец?

– Ну, дошло, а при чем тут изъян, ежели…

– Ежели у детей человеческих рога на голове, да?

– А если дети не от человека?

– Ягнят я, что ли, произвела на свет? Да и ты никакой не рогатый.

– Рогатый.

– Мастер ты околесицу нести, вот что! – напустилась Юла и локтем хватила Юрку меж ребер.

– Почему же околесицу?

– Да что у тебя: рога на голове?

– А ты поищи-ка в волосах.

Юла встала и принялась искать рога. К своему изумлению она обнаружила у Юрки на голове бугорки, чуть побольше, чем у ребят.

– Но ведь ты говорил, что они с той поры, как тебя чем-то по голове ударили.

– Не я говорил, а другие.

– Какие еще другие?

– Знатоки.

– Выходит, никто тебя по голове и не бил?

– В жизни того не бывало.

– Стало быть, это и впрямь рога?

– Рога.

– Не болтай! Ты что – Нечистый, чтобы с рогами ходить?

– Он самый.

– Так у меня, значит, и взаправду дети от самого Нечистого?

– От него самого.

Юла еще раз ощупала Юркины рога, потом встала перед ним, опустилась на траву, словно хотела пасть на колени, сложила руки, подняла глаза на Юрку и сказала в тихом экстазе:

– Значит, ты происходишь из древнего и великого рода.

– Из благородного, Антс говорит.

– Из великого и благородного! И я теперь тоже буду из этого рода и дети наши?

– И дети.

– А ведь тогда Антс со своим родом ничто по сравнению с нами?

– Ничто.

– Чего ж он нос задирает и бахвалится?

– Не верит он и не понимает. Господа из полиции тоже не верят и не понимают. Ни у кого нет ни веры, ни понятия. Сказали ведь знатоки, что у меня на голове костная мозоль, как у лошади на ноге.