Новый Вавилон

Зуев Ярослав Викторович

— Это дело наживное, — сказал он мне. И добавил, что он не станет возражать, если Генри, пока мы живем в Нью-Йорке, начнет упражняться в рисовании прямо у него в мастерской. — Поверьте, полковник, недалеко уже то славное время Новой Эры, я бы даже сказал — New Age, когда подобными школами изобразительных искусств покроется вся планета, от Кейптауна до Диксона и от Лиссабона до Иокогамы. И каждый малыш, будь он хоть зулус, хоть папуас и даже австралийский абориген, и хрен по нем, сможет заниматься тем, к чему у него от рождения лежит душа! Мы учредим школы для юных техников и гимназии для юных натуралистов, мы вырастим поколения, не знающие междоусобиц и нищеты! И тогда настанет царство Майтреи, как завещал нам Махатма-Ленин, а самые закоренелые недоумки вроде этого богопротивного уебана Спиридовича, убедятся в нашей всесокрушающей правоте!

Гуру вообще часто поминал заветы мраксистского вождя Ульянова-Ленина,

которого величал не иначе как Махатмой. Прошло два года, как Ильич опочил, тяжело раненый эсеркой Феней Каплун, негодяйка залепила в него десяток отравленных трупным ядом пуль. С тех пор тело вождя хранилось в специально построенном для него Мавзолее на Красной площади, в самом сердце Москвы. Я слышал, соратники не нашли в себе сил расстаться с ним и сохраняли, пропитав каким-то секретным раствором по методике мумификации, разработанной жрецами Фив для фараона Эхнатона. Дикость, конечно, азиатчина чистой воды, как по мне. Но, я не делился этими своими соображениями с Вывихом. Как можно? Гуру, когда разговор заходил о товарище Ленине, всем своим видом подчеркивал, будто не сомневается: вождь мирового пролетариата по-прежнему жив и невредим, только дремлет, дожидаясь, когда пробьет его Час. Спорить, с моей стороны, было бы, как минимум, нетактично. В конце концов, у каждого из нас — свои странности. Какой думающий человек — без тараканов в голове…

— Ильич стоит прямо там, на верхней ступени лестницы Иакова, откуда наблюдает за каждым нашим шагом, — бывало, доверительно сообщал мне Гуру, тыча кубинской сигарой в облака над Нью-Йорком. С сорокового этажа Guru Building до них можно было дотянуться рукой. — За каждым шагом, сэр Перси, за каждым, блядь, шагом. Наблюдает — и мотает на ус, вы поняли меня? А рядом Майтрея с блокнотом, а еще Бодхисаттва, Будда, Иисус и этот, как его… Калки-аватар… короче, все они там, у Ока Мира, пропиленного Махатмами в стенке Шамбалы, чтобы мы сильно не расслаблялись. И кто из нас очки заработает, тот и выйдет в ферзи, когда этой старой жопе Кали пиздец сделается…

Правду сказать, разговоры о Махатмах из Шамбалы заводились Гуру, лишь, когда уровень виски в литровой бутылке «Jack Daniels» опускался чуть ниже половины. Наверное, это тема была для него слишком важна, и он не смел касаться ее на трезвую голову… Таковой она, кстати, была у него нечасто, редко, когда — с утра, и то — не факт. Двери мастерской мэтра, куда не пускали никого из посторонних, были широко распахнуты Гуру предо мной и Генри, и я подсмотрел тайну, которой поделюсь с тобой, Сара, зная — она останется между нами. Так вот, Вывих рисовал, держа в правой руке кисть, а в левой — бутылку «Jack Daniels» и, как знать, быть может, именно в этом методе сокрыта великая магия его полотен. Что, если, залив в себя этот напиток, он обретал ясновидение, сиречь, способность заглянуть за облака, в волшебные миры, туда, где за Оком Мира, лежит удивительная страна блаженных — Шамбала.

Кстати, вид из окон Пентхауса и без «Jack Daniels» открывался потрясающий. А они в приютивших меня комнатах были панорамными. Признаться, с непривычки, на первых порах, я держал их у себя в номере плотно зашторенным. Мне казалось, я наблюдаю Нью-Йорк из гондолы дирижабля, с высоты птичьего полета, и от одной этой мысли — подводило живот. Мне мерещилось, небоскреб покачивается под порывами ветра, как Цеппелин. Возможно, так и было, Guru Building снабжен чем-то вроде активной подвески, но я не строитель и не могу объяснить тебе, что скрывается за этим термином. Вообще, все в небоскребе — по высшему разряду, каждое помещение оборудовано по последнему слову науки и техники. Это Гуру постарался, он исключительно высоко ставит уют и обожает всяческие новшества, скрашивающие быт. Ты бы видела, Сара, искусственный водопад, устроенный по его распоряжению в зимнем саду на крыше. Это точная копия Ниагарского в масштабе один к десяти…

В общем, подводя промежуточный итог, скажу, мы с Вывихом сдружились. В его шумной компании, как это ни странно прозвучит, принимая в учет мой замкнутый характер, я переставал чувствовать себя неисправимым мизантропом на карнавале в Рио. Терпеть не могу суеты городов, всяких дурацких парадов, оркестров и стадионов. Вывих не излечил меня от наклонностей к затворничеству, в моем возрасте — поздно меняться. Но, я не мог не зарядиться от него непоколебимой верой в человеческий потенциал, которую он излучал как какой-то прожектор в пустыне. Верой, замешанной на любви, а Гуру, я это чувствовал каждой клеточкой, любил человечество так, как, должно быть, его любит сам Бог, отстраненно, со стороны, но не свысока. Это было чувство истого аквариумиста, наблюдающего за своими любимцами из-за стекла, но готового в любой миг сойти с Небес, чтобы преподнести им бьющееся сердце на блюдечке. Или, как минимум, долить в аквариум свежей воды и вычистить забившийся

говном угольный фильтр. Нисколько не сомневаюсь, милая: любить столь крепко и безответно человеческий мир, несовершенный и оттого забитый экскрементами обитателей, способен лишь разум, очистившийся от всего мирского. И, я учился этому у Гуру. Я, скажу больше, питался его животворящей энергией, как порядком поизносившаяся аккумуляторная батарея от стационарной электрической сети. И, вполне реально ощущал, как изо дня в день растет потенциал, подисчерпавшийся в далеких походах. При этом, солгу, если скажу, будто наши отношения были вовсе безоблачными. Помню, как расстроил однажды Гуру, осведомившись у него в самых осторожных выражениях, как ему, задумавшему сокрушить порочный частнособственнический миропорядок, вдобавок, не делая тайны из своих намерений, удалось заручиться поддержкой лиц, по всем понятиям являющихся его столпами. Наверное, мне не следовало спрашивать об этом Гуру, но мне не хотелось, чтобы между нами оставались двусмысленности…

— На мистера Торча намекаете? — прищурился Вывих.

— Почему сразу на него? — сказал я, заливаясь пунцом.

— Значит, на мою корпорацию CHERNUHA? — сказал Гуру, поглаживая окладистую белую бороду.

Я окончательно смутился.

— Ничего страшного, друг мой, — с присущим ему великодушием заверил Вывих. — Никакого парадокса, привидевшегося вам, тут и близко нет. Вам не ясно, в чем секрет моей популярности здесь, в Америке? Причем, как среди рядовых обывателей, так и у влиятельнейших персон, и без того находящихся на самой вершине социальной пирамиды, куда остальные только карабкаются по мере сил. Тут все просто, сэр. Причин, обеспечивших мне успех, несколько, они разные, но действуют в комплексе, совсем как но-шпа с аспирином, один препарат расширяет сосуды, другой — разжижает кровь, а вместе они — существенно улучшают самочувствие. Вот и у меня — аналогичный подход. Вас смутило мое влияние нам мистера Торча, который и без меня — истинное воплощение пресловутой Американской мечты, принимая во внимание хотя бы этот небоскреб, поверьте, он стоил баснословных денег. У Торча таких — несколько, а еще — с дюжину доходных домов, куча фирм и фирмочек, банковские счета, акции, облигации, мансы, шманцы… — Гуру лучезарно улыбнулся мне. — Короче, у него есть все, чего только можно возжелать, за исключением одного крошечного нюанса. Который, впрочем, представляется ничтожным только бедняку в самом низу социальной пирамиды, поскольку тот спит на газетах в парке, стоит в очереди за баландой для нищих и думает лишь о том, чем бы набить живот. Бедняк не думает о Боге, полковник. В отличие от мистера Торча, который, при всех своих баснословных богатствах, остался тем же, кем он был в самом начале своей поистине головокружительной карьеры…

— Кем был? — глупо моргнув, спросил я.

— Как, вы не догадываетесь? Так я вам скажу — куском говна. Жалкими семи десятью килограммами никчемной плоти, трепещущей перед ужасом небытия! Поразмыслив как следует, полковник, вы легко согласитесь со мной: все его достижения, включая высокое положение в обществе, не стоят ломаного гроша…

— Почему?! — воскликнул я, вспомнив, с какой помпой нас встретили в Америке, кортеж из дорогих лимузинов, охрану и оркестр, его музыканты битый час надрывались под дождем. Наконец, банкет в нашу честь, куда были приглашены приятели Торча, натуральные сливки общества, потомственные аристократы, биржевые спекулянты, богатые плантаторы и сталелитейные короли, каждому из которых, снарядить десяток экспедиций в Амазонию, было все равно, что мне купить бутылку сельтерской воды…

— Почему?! — переспросил Гуру, всплеснув руками. — Как же вы не понимаете столь очевидных вещей?! Да потому, что сильными мира сего, все эти чванливые денежные мешки остаются исключительно в глазах плебса. Но, даже самый тупой из них отчетливо осознает свое ничтожество пред Роком. Только умирать им обиднее, чем безработным. Столько всего накопили. А ничего не пролазит в гроб, — улыбка Гуру сделалась до ушей. — И, вот смех, сколько бы Торч и его дружки по истеблишменту не карабкались вверх по социальной лестнице, это ничего им не даст в данном аспекте. Ибо она — не лестница Иакова. Полковник, вы читаете Библию?

Я сделал неопределенный жест.

— И увидел я во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается Неба. И вот Ангелы Божии восходят и нисходят по ней. И вот Господь стоит на ней и говорит: Я Господь, Бог Авраама, отца твоего. Землю, на которой ты лежишь, Я дам тебе и потомству твоему, и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь, и возвращу тебя в сию землю, ибо Я не оставлю тебя, доколе не исполню того, что сказал тебе, — с чувством продекламировал Гуру. — Это — из книги Бытия, где про сон Иакова. Вы, должно быть помните, как поступил Иаков, проснувшись? Он возлил сладкий елей на камень в своем изголовье, назвав то место Бейт Эль, то есть, Домом Божьим…