Ну привет, заучка...
Шрифт:
"Выходи. Поговорим"
"Я знаю, что Тани нет. Я знаю, что не будет ее всю ночь"
"Она не узнает"
"Выходи, заучка"
Я не выходила. Ложилась спать, глядя на вибрирующий сообщениями телефон. Улыбаясь отчего-то.
А в университете по-прежнему был его взгляд. Преследующий. Обжигающий. Тяжеленный. И это внимание постоянное, навязчивое, но в то же время словно отстраненное, словно ожидающее, будоражило, изматывало, бесило, напрягало, выводило из себя, мешало думать. Держало в напряжении, заставляя вспоминать те минуты, когда я была в его власти, в его руках. Его поцелуи,
И вот теперь, за пару дней до Нового Года, он в первый раз заговорил со мной. И сразу же заставил вспомнить все те эпитеты, которыми я награждала его, болвана нахального. Потому что первое, что слетело с его губ, был упрек. Несправедливый и глупый.
— Дай пройти! — повторила я, глядя на него зло и неуступчиво.
Он усмехнулся и посторонился.
Я прошла мимо, гордая своей маленькой победой. В первую очередь, над собой. Смогла. В лицо сказала. И он подчинился! Успех! Уже серьезный успех!
А через час случайно разговорилась с девочкой из параллельного, и та сказала, что парень, из-за которого Алиев нарушил многонедельный обет молчания, попал в больницу. Травмы, не опасные, но довольно серьезные. И теперь пролежит все праздники с гипсом.
Я постояла, хватая воздух, внезапно ставший густым и тяжелым. А затем ярость, несвойственная мне до этого, затопила с головой.
И потребовала выхода. И я знала, где найду способ утолить свой гнев. На ком сорвусь.
В конце концов, я — хорошая ученица. Вся в учительницу свою.
9
— Алиев!!!
Парни, лениво бросающие мячи в кольцо, обернулись сначала на меня, красную от ярости, а затем, как по команде, на Алиева. Тот нахмурился, что-то коротко сказал приятелям, заржавшим в ответ развязно и нагло, и пошел ко мне.
Показательно медленно. Своей фирменной "а-ля всех поимею" походочкой. И, пока шел, я злилась все сильнее и сильнее, хотя, казалось бы, точку кипения преодолела уже в коридоре, перед тем, как залететь сюда, в зал, распугав своим рыком спортсменов.
Подошел. Уставился на меня, пытаясь привычно выбить почву из-под ног своими глазами бесстыжими. Но не действовало в этот раз. Потому что все границы перешел.
— Зачем?
Алиев не стал делать вид, что не понимает.
— Потому что ты про него ничего не сказала.
— И что? Вот что? Ты теперь всех, кто ко мне просто подходить будет, будешь бить?
— Нет, только тех, у кого член есть.
Я настолько задохнулась от злости, что даже не знала, что сказать.
А он смотрел на меня, руки на груди сложил. Серьезно так смотрел. Жадно. Каждую мою эмоцию ловил.
— Ненавижу тебя, Алиев! — наконец выдавила я, уже чуть ли не со слезами, приказывая себе держаться, потому что позорно, ужасно позорно, и вот так вот перед ним разреветься… — Ненавижу!!!
— Это хорошо.
Я не выдержала и ударила его. С размаху. Сильно. Так, что у него голова мотнулась в сторону. А у меня рука заныла. Алиев медленно вернул голову обратно, и уставился в мои уже наполняющиеся испугом и осознанием глаза. И смотрел он… Страшно. Я не могла
В зале наступила мертвая тишина. Только мяч, выпущенный одним из парней сиротливо попрыгал по полу, уныло бумкая.
Бум. Бум. Бум. Бум…
На пятом "Бум" меня словно вихрь подхватил, вынес из зала, и в себя я приходила уже за закрытой дверью мужской раздевалки. Наедине с Алиевым. Так что, так себе приход в себя.
— Сучка, вот сучка! — шипел он, насильно удерживая меня у стены за плечи и не замечая мои пинки по голеням. Даже не морщился. Злой, такой злой! Похоже, неведомая мне забастовка закончилась, и вернулся прежний грубый и бешеный Алиев. Мне оставалось только бороться и сожалеть о своей глупой несдержанности. Надо же, в себя поверила! Решила, что смогу противостоять ему! Глупая, вот глупая! И не спасет ведь в этот раз никто! Позаботился, гад! Дверь закрыл. Кричи не кричи. Но я все же попробовала, наудачу.
— Заткнись, бля, никто не услышит, — тут же зарычал он, закрывая мне губы ладонью, — не дергайся! Заучка наглая! Че ты творишь со мной, сучка? А?
Я замерла, уже не сопротивляясь, глядя в его бешеные глаза испуганно и напряженно. А он… Не убирал ладонь от моих губ, сжимая сильно, но аккуратно, без боли, и заметно было, что контролирует себя, по крайней мере, пытается. И смотрел, смотрел, смотрел… Дышал тяжело. А потом пробормотал:
— Похуй на них… Не могу больше.
И, пока я сквозь дурман страха и волнения пыталась постичь смысл сказанного, заменил ладонь на свои сухие, жесткие и напористые губы.
А я… Господи, я словно ждала этого, дура!
Потянулась к нему, позволяя целовать себя так жадно, как ему хотелось. Алиев сразу же обхватил меня за талию и затылок, притиснул к стене, накрывая своим телом полностью, поглощая любую мою неуверенность, которая могла возникнуть. А ее не было, этой неуверенности. Только жажда. Ответная жажда, желание продлить этот момент, усиливающийся дурман в голове и отнимающиеся ноги.
Алиев не останавливался, словно после голодовки дорвавшись до так необходимой ему пищи, ни на секунду не давал мне прийти в себя, отпуская мои губы, но тут же переходя к шее, к разведанному до этого месту возле мочки уха, одно прикосновение к которому вызывало во мне дрожь, сладкую и тягучую. Он целовал меня, держал крепко, и шептал горячо и напористо:
— Моя, бля, моя, моя, моя… Плевать на всех… Моя будешь…
И я от каждого его хриплого "моя" словно по ступенькам в ад сходила, по одной ступеньке, все ниже и ниже. В огню.
И, пожалуй, что не остановился бы он, и дошли бы мы вместе до самого дна, до финала, но тут прозвенел звонок. И я, непонятно как, сумела чуть-чуть прийти в себя. И упереть руки в его плечи. Он не останавливался еще какое-то время, опять погружая меня в свое безумие, но мне удавалось удержаться на поверхности. Потому что звонок. И сейчас сюда придут мальчишки. И поднимут крик на весь университет. А это позор. Позор невозможный! А у меня и так уже… Не самая хорошая репутация. Опять же, благодаря несносному Алиеву. Но это не повод гробить ее окончательно.