Ну, ты, Генка, и попал... Том I
Шрифт:
После обеда я засел перепечатывать свой роман о попаданцах, те части, которые уже успел написать гусиным пером. Маринка пока творила на второй машинке. Глафиру усадили за третью и стали обучать печатать. Дело шло сначала тяжело, потом у неё стало неплохо получаться. Марина отдала гувернантке свои черновики на перепечатку, а сама взялась за продолжение. Так что у нас получился настоящий офис, а из-за двери моего кабинета слышался стук клавиш и скрип-треск механизмов, переводящихся строчки.
Родители, выполнив свой долг – навестив сыночку, дав ему наказы и проверив его, – решили
Я же особой любви к лошадям не питал. Хотя, говорят, раньше обожал верховую езду и охоту. Ну, да ведь мне простительно в силу возраста менять свои увлечения, тем более я после ранения как бы сильно изменился. Может быть, позднее я и займусь конезаводом, хотя точно не гарантирую.
***
Утром я простился с батюшкой, нежно поцеловал матушку и грустно помахал вслед отбывающей карете. Выдержать «лицо» мне удалось – родители, хотя и заметили во мне перемены, но списали их на смену характера после ранения. И вообще, родители всегда находят оправдания своим детям, этот факт неоспорим.
Матушка, промокая кружевным платочком настоящие слёзы со щёк, помахала мне из окна экипажа затянутой в перчатку ручкой… И вдруг мне реально стало жаль с ней расставаться! Моя настоящая мама… она как-то меркла на фоне это чужой мне, вроде бы, женщины. А тут я впервые в жизни ощутил тепло настоящей материнской любви…
Где-то через час мы с Прохором выехали на бричке в Шигоны. Егорову я в честь такого события выделил один из своих сюртуков, обязательный в те годы жилет и приличную ему по статусу рубашку. Он глупо хихикал, рассматривая себя в зеркало и поднимал руки вверх, помахивая кистями, словно крыльями. В такт его движениям кружева и оборки на рукавах трепыхались, и это сильно веселило крестьянина.
Часов я, правда, ему не выдал — у меня были только одни. Зато цилиндр на нём смотрелся офигенно, даже я немного похохотал. Прошка застеснялся, сорвал с головы «картонное ведро» и пытался забросить его на шкаф. Но я не позволил.
— Негоже важному чиновнику ехать с инспекцией без цилиндра, — внушительно выговорил ему, сделав серьёзное и строгое лицо.
Прохор тяжко вздохнул, но повиновался. Хотя и попросил жалобно:
— Ваш сиятельство, но пока мы будем ехать в бричке, мне же можно снять «набалдашник»? Там-, внутрях, меня никто не увидит…
Я и сам тяготился этими цилиндрами, но мода — это такая коварная старуха… Ей не потрафишь – она всех в округе против тебя натравит. Хотя цилиндры эти в России появились совсем недавно — всего где-то тройку лет назад, если верить моим интернет-воспоминаниям. Но, видимо, мой предшественник очень пристально следил за нововведениями моды, стараясь не просто не отставать от неё, и шествовать чуточку впереди. В прочем, я же тут изображаю прогрессивно настроенного человека, значит, и модой тоже не должен пренебрегать. Так что цилиндр —
Доехали до места мы быстро и без приключений. Нас там тут же приняли, выслушали и бросились выполнять все наши приказы, как говорится, сломя головы.
Обитатели богадельни, выстроившись перед нами в ряд, являли собой грустное зрелище. Завшивевшие, с гнойными ранами, истощённые, они скорее напоминали узников концлагеря, нежели жителей приюта для сирых и убогих. Хотя в более крупных богадельнях женщины и мужчины содержались отдельно, в Шигонском приюте на половые отличия внимания не обращалось.
Жили и бабы, и мужики в одном помещении. Спали, в прямом смысле, вповалку: полы каморки были устелены сшитыми из грязной мешковины матрасами, набитыми гнилой соломой, вместо одеял использовались драные рогожи. Никакого лечения больным не оказывалось, кормили людей хуже, чем скотину – суп был похож на помои после мытья посуды, а не на еду.
Дети, правда, содержались отдельно. Условия их жизни были немного лучше, поскольку этот «товар» активно шёл на продажу. Девочек периодически мыли, учили расчёсывать волосы. Мальчикам тоже уделялось некоторое внимание. Хотя до идеального содержание приютских ребятишек не дотягивало от слов «совсем никак».
Проверив запасы продуктов, мы и вовсе были обескуражены. Прохор, насколько уж он был воспитан в простоте и без привычки к каким-то изыскам, и тот возмутился. Крупа плесневелая, мука сбилась в плотный ком, овощи гнилые. Про наличие мяса говорить не приходится — его там отродясь не бывало. Даже рыбы — и той не было и в помине!
— Давайте в первом отстроенном доме устроим приют для этих, — Прохор, кажется, даже смахнул слезу. — Нельзя им дольше тут оставаться. А инспектировать — не наездишься. Девочки, я думаю, немного и подождут…
Я согласился. Пока пусть поживут тут, но через пару недель мы перевезём всех в свой Новый Посёлок. А сейчас выбросим все испорченные продукты и прикажем закупить новые. Прохора определили временно в бывший особняк управляющего, которого отправили в губернию для судебных разбирательств. Я пока поставил перед Егоровым задачу внимательно наблюдать за тем, как теперь будут готовить еду для обитателей богадельни.
А вот всех девочек из богадельни я после ужина забрал с собой в Тукшум — уж Марина с Глафирой найдут, как их обиходить. Так что вечером я вернулся с новыми постоялицами.
Девушки мои сразу засуетились, бросились обмывать девочек, брить, мазать им головы керосином, обрабатывая от вшей. Потом им выдали сарафаны и рубахи (мы побеспокоились о том заранее). Девчушки стояли в новых нарядах, боясь дышать и шевелиться… Некоторые из них ещё ни разу в своей жизни не надевали чистое и новое.
Эти были постарше, чем те, которых я привёз ранее, поэтому было решено выделить им другое помещение, а не подселять к прежним. В эту комнату занесли матрасы и уложили их прямо на пол — кроватей пока не было. Завтра озадачу местного столяра Матвея, надеюсь, за пару дней мы решим этот вопрос. Он, конечно, не особо мастер изготавливать красивую мебель для господ, но с такой простой задачей, я думаю, справится.