Ну, ты, Генка, и попал... Том I
Шрифт:
— Заставить всех мусульман принять христианство?
— Нет, это значит — настроить огромное количество народа против правительства. Начнутся восстания, будет страшное кровопролитие.
Я в своё время проштудировал работы Маркса, Энгельса и Ленина и понял: революция, которая происходит под девизом Интернационала: »Весь Мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый Мир построим» — не тот путь, который нужен России. Не надо ничего крушить, убивать, насильно заставлять. Надо создавать условия для плавного перехода на новую ступень путём правильных реформ. А для этого нужно не допустить возникновения той ситуации, при которой
— Не нужно резко лишать людей их красивой и страшной сказки, — сказал, и сам испугался своего прямолинейно высказанного атеизма.
Но Павел спокойно отнёсся к моим словам. Видимо, вера для него, как и для большинства, скорее была привычной атрибутикой, нежели важной частью его жизни. Я немного успокоился и продолжил:
— Церкви и мечети надо просто отделить от государства. Это ненужные прокладки между деталями механизма. Для регистрации смертей, рождений и бракосочетаний надо выделить специальный орган — загс, причём процедура эта должна проводиться с оплатой строго установленной пошлины, которая будет уходить на выплату заработной платы служащим. Если кто захочет дополнительно обратиться в церковь или мечеть — пожалуйста. Но это будет уже чисто по вере. И десятину платить священникам в обязательном порядке — неправильно. Пусть живут так, как смогут, без обдираловки бедного народа, — вот это речугу я выдал! Даже сам удивился.
Павел несколько минут смотрел на меня удивлённо, а потом расхохотался:
— Круто ты их приложил! Пусть живут, как смогут! Дети будут в школы ходить, что не при церквях, браки, рождения и смерти будут в этих… как их… в загсах регистрировать, а батюшкам останутся лишь их проповеди. Вот и посмотрим, удастся им сохранить свои жирные курдюки или таки похудеть придётся!
Смеющийся над попами государь — нонсенс. Однако я верил, что царь был совершенно искренен. Возможно, Павел I и действительно был не родным сыном Екатерины II, а подменённым крестьянским младенцем во время неудачных родов, как писали в некоторых материалах интернета. Поэтому ему так претило и крепостное право, и распоясавшаяся аристократия, да и сама царственная мамаша. Но тесты ДНК сейчас ещё не делают, поэтому уточнить сей факт никак не является возможным.
И всё-таки я никогда бы не подумал, что царю так неприятны церковнослужители. Но Павел, видимо, оказался намного мудрее всех прежних самодержцев. Будущих, я думаю, при моём вмешательстве в исторический процесс, не будет. Как и Ленин, ИМХО, скорее всего, окажется теперь не у дел. Хотя, кто его знает, с его-то энергией и умением продвигать самые разные идеи в массы он может придумать что-нибудь позаковыристей революции с дальнейшим построением коммунизма в отдельно взятой стране.
Графиня Велемирская
Выспросив у Лопухиной-Гагариной адрес графа Велемирского, я отправился к нему с визитом. Получить отказ я не боялся: как раз у Драгомысла Ивановича был "салонный день". Некое подобие творческих посиделок, куда могли приходить все желающие почитать своё или послушать чужое. И если уж у самого государя моя книжка находилась в библиотеке, то уж здесь обо мне наверняка хоть что-то, но слыхали.
Действительно, хозяин мне несказанно обрадовался. Меня тут же провели в гостиную, где уже собралось человек пятнадцать. Сидели на пуфах, стульях, оттоманках, кушетках, креслах и диванчиках. Все эти предметы
На невысоких столиках стояли стаканы и самовары, заварочные чайники отсутствовали, как и сахарницы. То есть, пить гостям предлагали обычный кипяток? Весело... Зато блюда, то есть большие плоские тарелки, поражали роскошью: они были из золота и серебря, некоторые даже инкрустированы драгоценными камнями и самоцветами. И на этих блюдах лежали тоненькие ломтики хлеба, смазанные миллиметровым слоем сливочного масла. Кое-где, правда, на блюдах лежали маленькие сушки. Видимо, хозяева считали, что для перекуса тем, кто особенно голоден, этого будет вполне достаточно.
Кстати, народ, кажется, был всем доволен. По крайней мере, на столики никто внимания не обращал и чай себе не наливал. Хотя, вечер, как мне показалось, только-только начинался.
Наконец Драгомысл Иванович встал и объявил начало "собрания". Затем он представил меня. Присутствующие поаплодировали и вперились в меня своими взглядами.
– Вы нам что-то почитаете, уважаемый граф Орлов? – обратился ко мне хозяин.
– С удовольствием, – не стал я чваниться.
Предполагая, что в столице меня где-нибудь попросят что-то почитать, я взял с собой начало нового романа. Его я и решил почитать.
Во время моего чтения я краем глаза заметил, как в маленькую дверцу на другом конце зала, которая была напротив большого входа, тихохонько вошла миловидная дама. Одета она была роскошно, прическа тоже была великолепна. Но весь её облик дышал зажатостью и скованностью. Она явно была не в своей тарелке.
На цыпочках в прямом смысле слова подойдя к диванчику, на котором вальяжно восседал граф Велемирский, женщина скромно села на самый краешек, сложив ладошки на коленях. Смотрела она на меня широко открытыми глазами с немым восторгом, почти не мигая.
Так это и есть та самая Веселина, которая из крепостных вдруг стала графиней? Похоже, что это так. И она, зная, что я прибыл с её малой родины, наверняка боялась встречи со мной. И не хотела поначалу выходить в зал. Но мой роман, который она начала слушать из-за двери, открыл мои прогрессивные взгляды на сам факт крепостного права, отозвался в её душе. Она поверила в то, что я сюда пришёл с миром.
Мой роман, вернее, его начало, был встречен присутствующими благосклонно. Некоторые, правда, делали слабые попытки поспорить. Но делали это шепотком, дабы не навлечь гнева самого хозяина – думаю, слухи об истинном происхождении его супруги многим были не в новинку.
После вечера, когда последний желающий прочёл своё, граф попросил меня немного задержаться на поздний ужин. Я благосклонно согласился – есть уже хотелось довольно сильно.
За столом Веселина, которую мне представили как Варвару Семёновну, сидела молча, не поднимая головы. Лишь изредка она бросала косые взгляды то на супруга, то на меня. Но в разговоры женщина не вступала. Однако я изо всех сил пытался заставить её высказать своё мнение по самым разным вопросам. Ответом мне было лишь неопределённое движение плечиком, что, по всей видимости, означало "Я не знаю, что здесь можно сказать". Сам же Драгомысл не сводил с жены влюблённого взгляда.