Нуба
Шрифт:
— Спа-сибо. Тебе.
— Не нужно мне твое спасибо. Заплатишь после, сама тебя найду, Матара-страдалица.
Снова поднимаясь, Матара чувствовала острый взгляд на своих лопатках. А потом лестница изогнулась и увела ее на самый верх, к широкой деревянной платформе, укрепленной перед огромным проломом во внешней стене.
— Добралась наконец, черепаха! — загремел Ворсу, хватая ее руку и она сжалась испуганно — вот сейчас принюхается и учует порошок. Но стражник, поводя налитыми кровью от постоянного пьянства глазами, тащил ее, болтая глупости, рыгал на ходу, воняя несвежим мясом и старым хмелем. У маленькой
Матара сложила руки на коленях и закрыла глаза. Надо ждать. Наказание начнется на закате.
На два десятка ступеней ниже в глубине пещеры Онторо-Акса стояла перед металлическим зеркалом, внимательно рассматривая гладкое лицо и черные глаза, блестящие, будто ее укусил пустынный паук, впустив под кожу яд безумия. Насмотревшись, аккуратно уложила длинные, до колен волосы, убранные в двенадцать тугих кос, поправила полосатую кангу. Отходя от зеркала, прошла по всей пещере, расправляя ползущие по стенам вьюнки и трогая пальцами птичьи гнезда, слепленные из глины и песка. Подхватила приготовленную корзинку с едой и питьем.
Выйдя, задернула занавесь, и, повернувшись, крепче прижала корзину к боку. Медленно опустилась на колени, выгибая грудь и откидывая голову. Косички веером легли по плечам, падая на белые каменные плиты.
Жрец Удовольствий коснулся подставленного горла, потом правой груди. Опуская ухоженную руку, усмехнулся.
— Есть ли у тебя время, черная рабыня белых жрецов, на меня, твоего наставника? Может быть, пригласишь меня в свое одинокое жилище?
Женщина поднялась. Снова откинула плотную штору, сгибаясь в поклоне, указала рукой в глубину пещеры.
— Этот дом всегда твой, и никогда не мой, мой жрец, мой Наставник.
Жрец вошел, лениво оглядываясь, направился к полотняному креслу и сел, вытягивая ноги и оправляя на коленях вышитый подол.
Онторо-Акса задернула штору и опустилась на колени, касаясь лбом циновки, закончила:
— Всегда буду возносить хвалу тебе, за то, что дал мне новую жизнь, на благо матери-темноте.
Мужчина кивнул. Качнулись белые косы, ложась на грудь.
— Ты заслужила, гибкая тварь. Оказалась большим, чем красивое тело. Из мяса для мужчин стала искусной врачующей, и тьме не понравилось бы, если это не оценить. Ты полезна.
Онторо молчала, не поднимаясь с колен. Жрец медленно поворачивался, осматривая чистую пещеру, полки у стен, полные ящичков и сосудов, лохани в углу и у стены — брошенный на пол чистый матрас, застеленный покрывалом.
— Одна. Вижу, ты по-прежнему отказываешь мужчинам? Это славно, целительница, так твоя голова всегда будет чиста.
— Да мой жрец, мой Наставник. — Онторо старалась не смотреть в зеленые глаза. Вдруг он прочитает в них истинную причину. Две истинных причины. Вздрогнула, услышав:
— Понимаю. Мои уроки были хороши. Тебе хватает памяти о них. Так?
— Да, мой жрец, — голос было ровным, а в голове билось «одну он знает, одну причину…»
Да. Уроки в большой пещере наставлений надолго
— Девчонка. Что ты делала с ней? Сейчас.
— Я…
— Хватит. Такое короткое молчание, после первого слова. А мысли скачут, как мокрые лягушки, так? Ты собралась мне солгать, женское мясо.
— Нет, мой жрец! Позволь говорить. Клянусь тебе…
Он махнул красивой рукой, останавливая. И кивнул, улыбаясь. Чтоб поверила, заговорил мягко, успокаивая голосом:
— Расскажешь после. Я верю, ты не обидишь своего наставника. И в знак того, что в сердце твоем нет лжи, поговорим о другом, куи-куи.
Издевательское ласковое прозвище, из тех времен, когда она принадлежала наставнику целиком и он, увлекшись, бывало, играл с ней чаще, чем с другими. Он что, хочет забрать ее снова? После того, как она столько сил положила, чтоб вырваться, стать не просто мясом для мужского корня, стать важным человеком, помощницей братьев Луны. Онторо сглотнула, не в силах терпеть неизвестность. И не меняя лица, внутри себя закачалась, будто сжимая и разжимая кулаки мыслей, запуская свое сознание в голову мужчины. Раз за разом чуточку дальше. Он… забавляется ее страхом. Он… ленив и устал от дневного урока. Он… сыт мужской сытостью. Он… не собирается забирать ее…
— Убедилась? — зеленые глаза под прикрытыми веками смотрели. Красивый рот улыбался.
Онторо легла плашмя, прижимая лицо к грубой циновке. Раскинула руки.
— Прости. Мой жрец, мой наставник.
— Встань. Мне нужны эти твои умения. Не травы и не порошки. Не сладкие умения тела. Скажи мне, гибкая тварь, что ты узнала о пленнике, и как? Я обещаю, что только мы с тобой будем знать это.
Женщина перевела дыхание, медленно поднимаясь и подползая ближе к креслу, уселась рядом, коснувшись богатого подола и двоя мысли, как пласт мяса острым ножом. В самой ее глубине мелькало крутясь то, о чем жрец не должен узнать, как только что узнал о ее вползании в его чувства. Там, под внешним слоем медленных ярких мыслей она лихорадочно перебирала тонкими пальцами и прятала тайное, откладывая на плоский стол то, чем можно поделиться. Без вреда, но чтоб убедился, ее голова открыта ему.
Жрец ждал, не торопя и потому нужно было поторопиться. Чтоб не убить себя колебаниями и смертельной нерешительностью.
— Он очень силен. Ты сам знаешь это, мой жрец. Душа его сильнее тела, которое… (прекрасно, вопили самые дальние, самые скрытые мысли, оно прекрасно, его могучее тело, не было таких), которое измучено усталостью, голодом и внешними невзгодами. А еще он любит. И всегда держит в голове свою любовь.
— Я знаю это, — кивнул жрец, — я видел это сам.
— Да, мой жрец. Она зовет его. И по дороге ее зова он идет, сбивая ноги, ложась на твоих учениц. Слабеет. Но это не самый главный путь, есть лучший.
Говоря и следя, как надменно поднялись светлые брови, она не стала останавливаться и просить прощения, за то что поправляет и оспаривает решения жрецов, потому что знала, сейчас она скажет важное. Нужное наставнику. И это отвлечет его от поисков второй причины. А еще он точно скроет узнанное от жреца Пастуха. Не только наставник изучал свою гибкую тварь, беря ее тело, она тоже познавала его, принимая.