Нулевая версия
Шрифт:
Валя осталась у него. Утром, когда она проснулась, Костя стоял у окна и курил. Он обернулся и, увидев, что Валя не спит, подошел к ней.
— Ты чего такой пасмурный? — улыбнулась она и погладила его руку.
— С кем связалась, знаешь? Вор я. Понимаешь, вор! — неожиданно с надрывом выкрикнул Костя. Ему стало легче, а лицо Вали сразу посерело. — Валюша, дорогая, не бойся. Я был им, но сейчас с этим покончено. Завязал. Только люби меня. Мы будем вместе, начнем новую жизнь.
Костя попытался взять ее руку, но Валя в страхе отодвинулась от него и молча начала
Валя оделась, схватила сумочку и, забыв про чемодан, выбежала из комнаты...
В фотографии, присланной из Хорезма, на которой был изображен некто Дьяков, дети опознали «того самого парня».
На фоне установленных фактов фигура Дьякова начинала приобретать зловещие очертания, хотя возможные мотивы убийства оставались неясными. Ограбление исключалось: сумочка осталась нетронутой. Тогда, может быть, месть? Но откуда мог знать Смолину Дьяков, который жил совсем в другом городе? Валя же никогда в Хорезме не бывала, это подтвердила ее мать.
Причастен ли Дьяков к смерти Смолиной? Этот главный вопрос ждал своего разрешения, и предстоящий допрос должен был приоткрыть завесу над таинственным исчезновением Вали.
Туйчиев и Соснин с нетерпением ждали, когда наконец Дьяков будет доставлен в их распоряжение.
Из обрывков фраз, которые Дьяков уловил, когда его в Хорезме вызывали в милицию, он понял, что интересуются его пребыванием в доме отдыха, и решил ни в чем не признаваться.
Войдя в кабинет, не снимая соломенной шляпы, Дьяков развалился на стуле. Это был высокий молодой человек с большими ушами и тонкими губами. Губы непрерывно шевелились — как у человека, который начинает учиться читать про себя.
Соснин слегка усмехнулся и, не говоря ни слова, молча стал изучать парня. Заметив это, Дьяков осмотрел свою одежду, нет ли в ней каких-либо неполадок. Ничего не обнаружив, он не выдержал и спросил:
— Что вы на меня так смотрите?
— Я жду, когда вы как следует сядете, — ответил Соснин. Дьяков поспешно принял нормальную позу.
Николай продолжал молчать.
— Ну а теперь?.. — спросил Дьяков.
— А теперь я жду, когда вы снимете шляпу. Мы ведь в комнате, — сказал Соснин.
Дьяков снова смутился, быстро снял шляпу и положил ее на стол поверх бумаг.
— Уберите шляпу, — спокойно предложил Соснин.
Дьяков окончательно растерялся, начал бессвязно извиняться, от его показной беспечности не осталось и следа.
Соснин попытался подавить в себе возникшую неприязнь к Дьякову. Он хорошо знал, что в расследовании прежде всего нужны беспристрастность и объективность. Но что поделаешь. Человек, даже если он и облечен высокими полномочиями, остается человеком...
Николай на протяжении всего допроса старался быть максимально объективным и вежливым, последовательно выяснял обстоятельства, интересующие следствие.
Дьяков уклонялся от откровенного разговора. По его словам, в доме отдыха никаких особенных событий с ним не произошло. Что касается исчезновения
Рассказывая подробно о каждом из двенадцати дней своего отдыха в «Красных камнях», Дьяков ни разу не упомянул о том, что ходил к речке — к тому месту, где раньше был мост. Соснин решил воскресить в памяти Дьякова этот эпизод, но допрашиваемый проявил поразительную забывчивость. Он не мог вспомнить это место даже по фотоснимку.
Убедившись, что Дьяков ничего не скажет и, более того, вообще категорически отрицает сам факт посещения переправы, Соснин был вынужден провести опознание Дьякова. При соблюдении необходимых формальностей, дети уверенно указали на Дьякова: у речки был именно этот парень.
— Как видите, Дьяков, — Николай отодвинул протоколы только что проведенного опознания, — дальнейшее отрицание очевидных фактов лишь неблагоприятно характеризует вас.
Дьяков был подавлен. Бледный и растерянный, сидел он перед Сосниным, нервно комкая в руках носовой платок, которым ежеминутно вытирал пот.
— Должен вам прямо сказать, — продолжал Соснин, — что ваше поведение на берегу речки более чем удивительно. А в сочетании с криком женщины, который слышали дети, к тому же и дамская сумочка...
— Нет, нет! Я не виноват. Я ничего плохого не сделал, — Дьяков закрыл лицо руками. — Я... Я ничего не мог поделать... Поверьте, прошу вас...
Соснин протянул Дьякову стакан с водой.
— Выпейте.
Отбивая зубами дробь о край стакана, Дьяков отпил несколько глотков и поставил стакан на стол.
— Рассказывайте, — властно нарушил молчание Николай.
— Да, да... Я сейчас, — с готовностью отозвался Дьяков. — Я, честное слово, не виноват, я не мог ей ничем помочь... Никогда раньше я не видел эту девушку... Я собрался пойти в поселок, в магазин. Чтобы сократить путь, решил перейти речку... Подхожу, значит, к берегу, а с той стороны в это же время подошла девушка. Только ступила она на бревно — и сразу навзничь, стала падать в речку... Наверное, оступилась... А там, у берега, из реки сваи торчат, так она о сваю головой ударилась... И тут же ее подхватил поток. Только и успела вскрикнуть... Я хотел ее спасти, но растерялся, да и опасно было... — Увидев недоверие на лице Соснина, Дьяков заискивающе добавил: — Я рассказал все как было. Честное слово. Эта девушка...
Не дав ему договорить, Соснин быстро вынул из конверта фотоснимок Смолиной.
— Это она?
— Она, — тихо ответил Дьяков и опустил голову.
Алимов внимательно слушал Арслана — он докладывал результаты расследования дела «Об исчезновении Валентины Смолиной». Изредка Алимов задавал вопросы, уточнял отдельные детали.
Соснин был здесь же, он сидел у окна. Перед ним время от времени вставали отдельные этапы поискового марафона. Когда Туйчиев заговорил о Дьякове, он вспомнил его допрос. Как дрожал этот тип за свою шкуру! Уже выходя из кабинета, Дьяков заискивающе спросил: