Нулевая версия
Шрифт:
— Письма? Не, не отправлял.
— Подумай хорошенько. Может, забыл? Конверт не подписывал?
— Конверт? — встрепенулся Махмуд. — Да, подписывал. Так ведь письмо было чужое.
— Это? — Туйчиев протянул ему конверт.
— Да.
— Ну и отлично. Расскажи-ка теперь все по порядку.
...На следующий день после игры в войну он разыскал Таню в школьной библиотеке. Девочка заметила его, однако не подала виду: вчерашняя обида еще не прошла.
— Ладно тебе. — Махмуд положил ладонь на раскрытую книгу, которую читала Таня. — Хватит дуться. Что
Таня нахмурилась, но не выдержала, улыбнулась и переспросила:
— Сумку?
— Тише можно? — возмутилась девочка в очках, сидевшая рядом с Таней.
Махмуд и Таня вышли во двор.
— Знаешь, Махмудка, в сумочке было письмо, и я его прочла. Не удержалась.
Мальчик презрительно хмыкнул.
— Только конверт порвался. Зацепился за что-то в сумочке и порвался... Вот. — Таня открыла портфель и вынула письмо. — Я купила конверт, сегодня отправлю.
— Дай сюда. Сам отправлю. Стыдно читать чужие письма, да и хозяйку сумочки надо найти... Таких фамилий в поселке нет. Из дома отдыха, наверное.
Соснин перебил рассказ мальчика.
— Когда же ты отправил письмо?
— Да в тот же день.
— А где сумочка?
— У Тани.
Вызвали Таню, и через полчаса она принесла зеленую сумочку.
— Там зубная паста, мыло и зубная щетка. Да еще четыре рубля сорок семь копеек... Мы потом с Махмудкой ходили в дом отдыха, хотели найти, чья сумочка.
— Никто не признал ее, — добавил Махмуд.
Арслан встал и подошел к Махмуду. Тот тотчас же вскочил со стула.
— Товарищ командир, — серьезно произнес Туйчиев, — приказываю построить отряд. Надо выполнить очень важное задание.
Махмуд засиял от гордости и побежал собирать ребят. Вскоре отряд, разместившись в кузове совхозного грузовика, двинулся в путь к Красным камням.
— Так где, ты говоришь, стоял тот парень?
— Вон там. Только он не стоял, а бегал взад и вперед, — Махмуд показал, как бегал парень.
— Я видела, он подбегал и глядел в воду... — добавила Таня.
— Вы узнаете того человека, если вам покажут? — спросил Туйчиев.
— Узнаем! — в один голос ответили Таня и Махмуд.
— Посмотрите-ка, не этот? — Арслан протянул ребятам фотоснимок Стасика.
Ребята долго рассматривали фото и сказали, что это не тот человек.
— Значит, сумочку ты нашла на том берегу?
Таня кивнула, перешла через бревно и показала корягу, на которой висела сумочка.
Николай не скрывал своего недовольства. Вот уже битый час он доказывал никчемность и даже вредность этой затеи, но Туйчиев был неумолим. Он твердо решил, что выведет Бурова на место, где спрятаны похищенные вещи, и сделает это без конвоя.
— И надо же подумать, — возмущался Соснин, — все это только потому, что Буров, видите ли, стесняется знакомых! Вдруг встретятся по пути! Да как ты не понимаешь, что Буров относится к людям, которым вообще неведомо стеснение! — Соснин шагал и шагал по кабинету, в волнении размахивая руками. — Он просто издевается над тобой. Неужели это не ясно?
—
— Он совершил столько преступлений! Буров непоправим.
Убедившись, что прикурить от зажигалки так и не удастся, Арслан попросил у Николая спички. Прикурив и сделав несколько глубоких затяжек, он продолжал:
— Ты прекрасно знаешь, что у любого человека, в том числе и у преступника, есть и хорошее и плохое...
— Как же, отлично знаю, — усмехнулся Соснин.
— Только у человека, вставшего на путь преступлений, хорошее запрятано, очень глубоко запрятано, а на поверхности одни лишь отрицательные черты, только плохое.
— Да где ты разглядел хорошее у Бурова, где? — удивленно пожал плечами Соснин.
— Ты становишься ремесленником, квалифицированным, правда, но все же ремесленником.
— А ты в облаках витаешь, теории филантропические создаешь. Ну, о каком доверии может пойти речь? Я имею в виду следователя и обвиняемого. Ведь любой обвиняемый считает тебя своим заклятым врагом!
— А знаешь, почему? Да потому, что исстари так повелось: преступник скрывается, заметает следы, следователь же распутывает, а суд потом наказывает.
— Что же, разве не в этом правда жизни?
— Только частично, Коля. Важно, чтобы преступник понял: следователь ловил его не только для того, чтобы в суд передать. Когда преступник поймет, что ему прежде всего хотят помочь разобраться в ошибках, встать на правильный путь, тогда он не будет считать следователя врагом.
— А как же практически? — усаживаясь напротив, спросил Соснин.
— Практически — примеров много. Хотя, сам знаешь, как это сложно. Вроде бы как отделение сетчатки глаза, ювелирная работа. Даже еще сложней. Рецепта готового нет. Надо ведь оперировать душу человека, а без взаимного доверия успеха не добиться.
— Ты полагаешь, что у тебя с Буровым достигнуто такое доверие?
— Нет, не достигнуто. Он ведь тоже не лыком шит. Я убеждал его самому выдать все украденные вещи — очиститься от скверных преступлений, честно отбыть наказание и начать новую жизнь. Он, разумеется, ко всему отнесся недоверчиво. Решил проверить: действительно ли мы хотим ему хорошего или это просто тактический ход. Поэтому и заявил, что с конвоем не пойдет. Дескать, раз верите — докажите.
— Ты уверен, что он не сбежит?
— Кто, кроме самого Бурова, может дать гарантии? — развел руками Арслан. — Но иначе я не могу. Не вижу смысла тогда в нашей работе. Ловишь, стараешься, а он отбудет наказание и снова за старое... Я ведь не льщу себя надеждой, что тот же Буров или другой сразу исправится. Пусть это только семена, но бросить их в душу преступника первыми должны мы, следователи, работники милиции, потому что самый передний край борьбы проходит у нас. Иначе мы ничем не будем отличаться от обычной собаки-ищейки, которая тоже идет по следу, ищет и находит.