Нуманция
Шрифт:
— Не бойся… Чего ты боишься?
Почувствовал, как вздрогнули её лопатки, когда она положила обе ладони на столешницу.
— Оставьте меня, пожалуйста… — почти жалобно попросила она.
— Оставить? — шепнул он ей в ухо, усмехнулся. — Ну уж нет…Я целый день этого дожидался… — Скользнул губами, прижимаясь к затылку Ацилии щекой. — Я старался быть аккуратным, если я сделал тебе больно… Следующий раз будет легче, а потом — ещё легче…
— Хватит! — резко воскликнула она и попыталась подняться, но руки его мгновенно обрели силу, сдавили слева и справа, удерживая
— Ты из тех женщин, что западают в душу, что не дают покоя… Они все тебя видели, знаешь, как они смотрели на тебя? Все, все они… — Его руки расслабленно скользнули со стола ей на колени и выше, по бёдрам, к животу. Дёрнулась вперёд, когда легли на грудь горячие мужские ладони. — А ты моя… И будешь только моей…
И тут она уже не выдержала, упрямая и решительная, рванулась в сторону, сама сгребая с себя его руки, вылезла из-за стола, встала, глядя гневно сверху:
— Вашей? Вашей, говорите? "Подстилкой центуриона"? — Он выпрямился под её взглядом, опустил руки вдоль тела.
— А у тебя есть какие-то возражения? Ты считаешь, что это не так?
Она долго глядела ему в лицо, потом скривилась вдруг с выражением муки, заговорила:
— Отпустите меня, вы же не представляете себе, как вы мучаете меня… Если что-то ещё осталось у вас… Боже! Не заставляйте меня, не вынуждайте, как вчера… Прошу вас…
Он оглядел её, она в короткой мужской тунике по колено, с чистой нежной кожей лодыжек — так и хочется касаться её… Разве можно себя сломить?
— Нет…
Она замотала головой, преодолевая грудной стон отчаяния, отступила, стараясь уйти к себе, но Марций догнал её и преступил дорогу.
Она остановилась, уперев взгляд в его грудь.
— Пустите… — проговорила она, не поднимая глаз. Центурион не шелохнулся, и она обошла его стороной. Марций поймал её за локоть и резко дёрнул к себе, на грудь. Девчонка вскинула огромные глаза, глядя удивлённо, упёрлась ладонями в кожаную кирасу, спросила:
— Что вам надо?
— Мне? — усмехнулся, удерживая её за локти, пристально рассматривал девичье лицо, неожиданно решился на поцелуй распахнутых губ. Девчонка попыталась отвернуться, но он поймал её лицо в ладони, не позволил ей избежать себя, нашёл горячие сухие губы, целовал, ловя горячее возмущённое дыхание.
Наконец, она вырвалась, хрипло дыша, заговорила:
— Вы что..? Вы с ума сошли… Пустите меня..! Ну пустите же! — Рванулась, и он не стал удерживать её. Смотрел, как она прячется в своём углу, видел её открытые ноги. Улыбнулся, прощаясь:
— Ещё увидимся.
Вышел.
Утром он вернулся с дежурства уставший и злой, Гай помогал ему снимать кирасу, крутился рядом.
— Где она?
Раб поднял выцветшие глаза, дрогнул седыми бровями, шепнул:
— Спит, наверное… Я не видел её со вчерашнего дня…
Когда же он отдёрнул штору — её место оказалось даже не расправленным, она не ночевала дома, её не было!
— Где она?! — крикнул он, замахиваясь на раба. Гай вжал голову в плечи, оправдываясь:
— Я не знаю, господин, я не видел её… Со вчерашнего не видел…
Вылетел на улицу,
* * * *
Нуманция выглядела жутко. Всё, что можно было сжечь — сожжено, разрушено, превращено в развалины, вороны крутились над трупами, а по улицам пробегали брошенные собаки. Разброшенное тряпьё, мебель, битая посуда — всё это не представляло ценности для солдат и тех, кто пришёл после них.
Жуткое зрелище!
Но собака привела его именно в город, Марций шёл, ведя храпящего коня следом, старался дышать через раз, чувствуя тошноту от этого дурного запаха гари и разложения.
Конечно, он мог бы и сам догадаться, что она сбежит именно в Нуманцию, именно в свой дом. Сейчас он, правда, мало был похож на тот в день захвата, тем более, что сейчас он ходил по нему в сумерках, а не среди ночи.
Собака всё обнюхивала, настораживала лохматые уши, потом вскинулась и стремглав бросилась вверх по лестнице на второй этаж. Пока Марций привязывал коня к колонне, он услышал наверху девичий крик, бросился следом за собакой. Она лаяла оглушительно и звонко на весь пустой дом, и он легко нашёл её по этому лаю.
Свистнул, отзывая собаку, но она не услышала его, продолжая лаять. Марций вошёл в комнату и замер на пороге. Девчонка была здесь, стояла у стены, глядя ошарашено на бросающуюся на неё собаку. Видимо, та успела уже её укусить — на подоле туники у колена Марк заметил свежую кровь.
Рабыня вскинула подбородок, заметила вошедшего центуриона, закричала дрожащими губами:
— Уберите собаку!
Марций свистнул, подхватил собаку за ошейник, коротко приказал что-то, выводя за дверь. Когда вернулся, рабыня уже пыталась открыть ставни окна, но не успела, увидела его и повернулась к нему лицом, убирая руки за спину — упёрлась ими в подоконник.
— Не подходите ко мне… Я лучше в окно выброшусь…
— В закрытое?.. — Усмехнулся.
— Я уже открыла его, только толкнись…
— Второй этаж. Максимум, что ты сделаешь — это сломаешь себе ноги — небольше. Я тебя там и оставлю, в саду… Прыгай!
Рабыня забралась на подоконник, села боком, поджимая ноги, подтянула колени к груди, пряча в них лицо, зарыдала.
— Что вы сделали с моим домом?.. С моим детством… Вы всё… всё разрушили… Всех убили… Проклинаю вас за это… Ненавижу… Всю жизнь мою, семью мою, отца… Всё, что дорого было, что я любила… Дом мой… Боже!..
Он подошёл к ней и встал рядом, заговорил:
— Зачем ты вообще сюда вернулась? Ты же представляла себе, что увидишь. Что ты хотела?
— Оставьте меня! — Она быстро стёрла слёзы с лица, спустила ноги с подоконника, спрыгнула на пол. — Я не вернусь с вами… Я не буду… Что хотите, то и делайте, вы вообще обещали, что убьёте меня… Я не вернусь к вам… — Глядела прямо большими уверенными глазами.
— Я не обещал, что убью тебя.
— Мне всё равно. — Она попыталась обойти его, но он поймал за локти, прижал к стене, притиснулся к рабыне всем телом, шепнул: