Нуманция
Шрифт:
Марций вздохнул.
Маленький городок заявил о своей самостоятельности от Рима ещё во времена цензора Котона, более пятидесяти лет назад, и за это время успешно отражал все атаки римских армий. Это надо же, что позволили?.. Пока за дело не взялся новый консул — Публий Корнелий Сципион Эмилиан. Он разрушил Карфаген, что ему какая-то Нуманция в Испании. Хотя город выдержал осаду в восемь месяцев.
И она была там, по ту сторону стен…
Марций сощурил глаза, наблюдая за ней, спросил вдруг:
— Ты когда-нибудь в Риме была?
Она вздрогнула, повернула к нему голову:
— Нет…Я
— Что с твоим отцом? Ты знаешь?
— Нет. — Она сверкнула глазами, хмурясь, — Он ушёл в Совет, и я больше его не видела, наверное, его уже нет в живых…
— У тебя были ещё родственники, кроме него?
— Старший брат…Гай…
— Что с ним?
— Я не знаю, с первых же дней осады его призвали на оборону, он был где-то на стене у Главных Ворот… По-моему, в восточном секторе…
— Моя центурия входила в город в этом месте. — Она промолчала, отворачиваясь, спряталась за стеной волос, — Там было жарко. Я потерял там почти половину своих легионеров…
Она вскинула голову, снова глянула ему в лицо, но ничего не сказала, и Марций снова спросил:
— На тебе была туника простолюдинки, я принял тебя даже за рабыню. Ты хотела сбежать таким образом? Чья это была идея?
— Моя! А что? — она дёрнула подбородком.
— Да ничего! — Марций пожал плечами.
— Если бы вы сразу знали, что я дочь Ацилия, вы бы не отпустили меня, да?
Он опять пожал плечами:
— Не знаю. Я сам себе удивлён. Но вряд ли меня купила твоя одежда, больше тронули твои слова…
Она вскинула брови:
— Вы, оказывается, умеете слушать?
— Представь себе. — Он сделал вид, что не понял её издёвки. Они помолчали некоторое время, и Марций сказал ей то, что могло быть ей интересным:
— Из города четыре тысячи человек взяли, многих казнили, остальных продали в рабство. Сципион Эмилиан приказал разрушить город до основания… Больше ты никогда его не увидишь. — Его голос был тихим, он не издевался над ней. И Ацилия задрожала от его слов, от тона его голоса, от прошлого, что уходило от неё безвозвратно. Вытащила из-за пояса флейту и поднесла к губам. Марций не шевелился, слушал её музыку, смешанную напополам со слезами и невыносимой тоской. Она плакала в ней, в этой музыке, рвала душу на части и себе, и ему. Не доиграла, оторвала её от губ, закрыла лицо руками и зарыдала.
Уж чего-чего, а слёз женских он не любил, они разрывали ему сердце, он вспоминал слёзы своей матери в далёком бессильном детстве, когда не мог ничего изменить. Поднялся и подошёл к ней, встал рядом, взял за плечи, прижимая головой к себе.
— Успокойся. Своими слезами ты ничего не изменишь…
Она дёрнулась, освобождаясь от него:
— Оставьте меня, бога ради… Вы тоже хороши… Мой дом…Моя Родина… Вам бы только всё жечь, всё рушить… Ненавижу вас всех, а вас особенно!
Вскочила на ноги, стирая слёзы с лица, и убежала к себе. Марций только проводил её глазами и вздохнул.
* * * * *
В этот вечер он аккуратно чистил свой меч. Сначала наточил точильным камнем с крупным зерном, потом подправил мягким оселком, внимательно осматривая
Она вздохнула, и Марций поднял лицо. Спросил вдруг:
— Сколько тебе лет?
Она вспылила без видимой на то причины:
— Какая вам разница? Не всё ли равно?
— Ты из той породы женщин, что скрывают свой возраст? Думают, что этим они прибавят себе цену, заинтересуют…
— Нет, я не из той породы женщин, и никого я не собираюсь заинтересовывать, по-моему, действительно это не должно иметь для вас какого-либо значения… Мне девятнадцать!
Он некоторое время молчал, и Ацилия подумала, нагрубит, но он произнёс лишь:
— Что-то много, и ты ещё не замужем, твой отец, наверное, очень тщательно выбирал тебе жениха…
Ацилия вздёрнула подбородок, отбрасывая волосы за спину:
— Мой отец сильно любил меня и не хотел расставаться.
— А-а, — протянул Марций, оглядел лезвие меча критическим взглядом и убрал в ножны, поднялся с низенькой скамеечки, — Но жених-то у тебя точно был?
— Я обручилась ещё три года назад, после своего шестнадцатилетия… — она заплетала волосы в косу, закинув руки назад, сидела, выпрямившись, прогнув спину, прямая, гордая.
Марций хмыкнул:
— Аристократ? Патриций?
— Из всадников… — Ацилия прикрыла глаза, говоря через зубы.
— Молодой? Симпатичный?
Ацилия перебросила косу на грудь, доплетая её здесь, говорила, не глядя на него, смотрела на свои руки:
— Когда я видела его, а видела я его лишь однажды, на обручении, ему уже было тридцать восемь, и он уже похоронил двух жён… — договорив, она подняла глаза, глядя ему в лицо, словно вызов бросала. Марций долго молчал, будто не верил ей, тщательно мыл руки в тёплой воде, взял полотенце, вытирая воду. Вернулся, плеснув и в лицо, пригладил мокрой рукой волосы назад. Ацилия доплела косу, рывком перебросила на спину, думала, он больше не спросит ни о чём. Но…
— Естественно, ты его не любишь?
Ацилия презрительно хмыкнула, скривив губы:
— Любовь?! О чём вы говорите? Что за бред! Её просто придумали. Писатели и поэты, романтические юноши и вспыльчивые девицы… Полная чушь!
— Ты не веришь? — он вскинул брови, — Любят же матери своих детей, и дети — своих матерей…
Она перебила нетерпеливо:
— Это любовь другого рода! Вы же не эту любовь имели в виду… Любви между мужчиной и женщиной не существует. Этот мир придуман для мужчин, вся власть, вся сила в их руках, они управляют жизнями и женщин и детей, они управляют государствами… Жён они выбирают, как будущих матерей для своих детей…