Шрифт:
Пролог
Суббота, 17 апреля, 23.30
Хлипкая межкомнатная дверь еле выдерживала натиск ударов, прогибалась, пружинила.
– Открой, Кошка. Дверь выломаю. – С секунду подумав, Никита рявкнул на весь коридор: – Катя, чёрт возьми! Открывай!
Он знал, что выкрикнуть её «нормальное» имя – способ самый действенный, особенно в паре со словом «чёрт», и чтоб обязательно требовательным тоном, даже с угрозой. Но на этот раз не сработало. Из комнаты послышались всхлипы, захлёбывающиеся, на глубоком вдохе и пронзительном
– Отвали, Кит. Сама разберусь.
Никита уткнул кулак в стену, перестав барабанить.
– Опять, – шепнул он. Помолчал, наполняясь отчаянием, скрипнул зубами и забормотал в щель дверного проёма: – Кошка, не сдавайся… не сдавайся, слышишь? Борись, что есть сил.
Кошка и Кит. Эти прозвища звучали лишь в особенные моменты, когда никто не слышит, или когда вот так: в отчаянии и неопределённом страхе. Кошка и Кит – для избранных; Катя и Никита – для всех остальных. Брат и сестра, непохожие настолько, будто родились даже не в разных семьях, а в разных эпохах на разных полушариях разных планет разных солнечных систем. Как плюс и минус, как чёрное и белое, точнее, как серое и серое, непонятное друг для друга.
А ведь разница в возрасте была совсем небольшой – всего-то год. Но Катя наделила себя статусом взрослой и ответственной барышни чуть ли не с пяти лет, поэтому родители доверяли ей больше, чем «безответственному и легкомысленному» старшему сыну.
Когда он собирался на дискотеку, она собиралась позвонить бабушке. Когда он считал звезды и девчонок, которых мечтал поцеловать, она считала, сколько нужно денег, чтобы поступить в МГИМО. Когда он получал тройку по английскому, она сдавала английский экстерном. Когда он удалял историю браузера, она удаляла пятна с ковра, мыла посуду и поливала столетний фикус в гостиной.
Всегда было так.
И до сих пор вросший в голову синдром отличницы ничем нельзя было вытравить: ни музыкой, ни походами на природу, ни друзьями, ни противоположным полом (Кошка лишь фыркала, когда Никита намекал ей, что пора бы сходить на свидание).
И вдруг занудная правильность сестры оборвалась, резко и отчаянно.
Последние две недели стали особенно нервными. С Кошкой что-то происходило. Всегда спокойная, девочка с высоким порогом ответственности и гордость гимназии с языковым уклоном, она стала огрызаться по мелочам, как заядлая активистка за свободу самовыражения (и выражалась… хм… специфично). Иногда её речь становилась бессвязной, пестреющей вставками типа «крипт», «нумерат» и «аморф». Из всех понятных слов Никита улавливал лишь несколько: «ось», «минусы» и «правда».
Речевое бешенство накатывало на Кошку чаще всего по утрам, за завтраком. Причём бутерброды из рук сестры далеко не всегда падали маслом вниз. Они с лёгкостью прилипали к обоям и экрану телевизора, иногда стремительно летели в лицо Никиты или в потолок, доставая до плафона с лампочкой над кухонным столом.
Хорошо ещё, что родителей дома не было – в отпуск уехали. За последнюю неделю Кошка о них ни разу не вспомнила, будто нет у неё мамы и папы, а есть лишь какой-то нумерат, о котором она талдычит почти каждый час. То шепчет его имя себе под нос сама того не замечая, то выкрикивает по ночам, чтобы уж наверняка услышал весь дом.
Дополнением к странному и вызывающему поведению стала поперечная черта на правом запястье, будто углём
Никита первым делом заподозрил плохую компанию (пятнадцать – самое время меняться в худшую сторону, если не оставляешь себе выбора), но судя по всему, Кошка по-прежнему была не особо-то популярной, и компании у неё никакой не появилось.
Никита не знал, что делать. Как помочь обезумевшей Кошке? Пока нашёл лишь единственный выход – просто следить. Следить за тем, чтобы не покалечилась, а точнее, не покалечила кого-нибудь другого по дороге в школу, кино, библиотеку или когда пойдёт выносить мусор.
Страх этот, между прочим, появился не на пустом месте.
С каждым днём сестре становилось только хуже. Речь превращалась в комки бессвязной нелепицы, поведение сочилось злостью ко всему человечеству, отсутствием элементарной логики и подозрительно напоминало девиантное. Ну, а фраза «Отвали, чёртов Кит» произносилась всё чаще, угрожающе шипящая, на надрыве. Или, вообще: «У тебя ума не хватит мне помочь».
На фоне пубертатного перерождения сестры Никита выглядел божьим одуванчиком. Конечно, и у него не обошлось без лихачества, однако на порядок спокойнее и осознаннее. Девчонки, вечеринки, татуировка на предплечье и хлопанье дверьми – у него было всё, но бутерброды в потолок, как Кошка, он не швырял. И не произносил фразу «Аморф уйдёт в минус» с расширенными в полглаза зрачками.
В свои шестнадцать Никита слыл вполне приличным человеком и даже имел кое-какую репутацию, благодаря успешному выступлению на региональных соревнованиях по фехтованию («Да-да, это когда на шпагах дерутся», – обычно добавлял он, закатывая глаза). Тайно он мечтал о боевом фехтовании, но довольствовался лишь спортивным.
«Укольчики» – смешливо называла его хобби Кошка.
Никита не обижался. Теперь ему было не до соревнований, обид и перепалок с сестрой. Он не знал, как помочь Кате. Когда её безумие выйдет из-под контроля, родители начнут пичкать её таблетками и водить к психотерапевту. И если не поможет, сплавят в стационар.
Чёрта с два. Он не допустит.
– Кошка, я захожу! – Больше Никита ждать не стал.
Всем весом навалился на дверь плечом. Та не поддалась. Тогда он отошёл и с размаху двинул ногой в район замка. Хлипкое полотно глухо хрустнуло. Ещё удар – и дверь распахнулась.
Ручка отлетела. Как граната без чеки, она с грохотом покатилась по паркету.
– Кит. – В темноте комнаты размытым силуэтом стояла Кошка. Поразительно спокойная. До жути. До дрожи в поджилках.
Взгляд пустой, неподвижный, заледенелый. Прямые рыжеватые волосы напоминали клочки серой пакли. Слишком просторная футболка слезла с плеча, свисла в одну сторону почти до колена. Светлые джинсы пестрели пятнами бордовой краски (господи, или не краски?).
Сестра протягивала руки, словно приглашала обниматься. Пальцы с короткими ногтями, вымазанными тёмно-синим лаком, подрагивали. На бледных ладонях уродливо выделялись истёртые, но очень любимые сестрой, митенки из кожзама.
Кошка выскользнула из темноты, будто её кто-то вытолкнул. Да так быстро и бесшумно, что Никита отступил назад, избегая столкновения. Сестра застыла на пороге комнаты, тягучим движением ноги отодвинула валяющуюся на полу дверную ручку. Та уткнулась в стену.
Никита сжал кулаки.