Няня на месяц, или я - студентка меда!
Шрифт:
— И с нами не занимаешься, — около подлокотника надо мной стоит Ян.
— А мы кушать хотим, — Яна наклоняет голову.
— И гулять.
— Что, вчера не нагулялся? — я тру руками лицо и надо встать, но в голове запускают грохочущий фейерверк.
— Не-е-ет.
— Жаль, потому что сегодня гулять мы не идем, — улыбка вместо ехидной получается кривой, но без разницы.
Суслики все равно не замечают, они дружно вопят:
— Почему?!
И их крик меня добивает, ввинчивается в мозг и заставляет помчаться в туалет
Выворачивает меня долго и впустую, ела я последний раз вчера здесь, поэтому живот сводит от спазмов. Меня трясет, и я с трудом стираю выступившую на лбу испарину. По стеночке добираюсь до раковины и долго умываюсь, не обращая внимание на стук и вопли сусликов.
Наверное, надо ответить.
Успокоить.
Вот только няня из меня, правда, хреновая, а черная вспышка с оглушительным звоном в ушах накатывает слишком быстро.
И я успеваю только оттолкнуться, чтобы не пробить голову об угол ванны, перед тем как проваливаюсь в звонкую темноту.
— Даша.
— Даша, ты меня слышишь?
— Ох ты батюшки, что творится!
— Даша, открой глаза.
— Такая молодая и такое!
— Даша, посмотри на меня.
— Кирилл, а Даша живая?
— Алла Ильинична, увидите отсюда детей! Даша…
Мне холодно и почему-то мокро.
И больно.
А глаза разлеплять совсем не хочется, и не получается, зато стон вырывается сам, когда меня встряхивают, как тряпичную куклу.
Глаза все же открываются, и я вижу перед собой Кирилла Александровича с запредельной синевой глаз и со странным выражением лица.
— Ты почему не сказала, что тебе плохо?! — он держит крепко, почти больно, и злится.
— Я монстров испугала, да?
Болит все тело, и вообще оно не мое, непослушное, но я заставлю себя дотянуться до головы, потрогать затылок, чтобы тут же зашипеть от боли и поморщиться.
— Ты меня испугала, Штерн, — Кирилл Александрович убирает мою руку, — не трогай.
— Не трогаю, — я замираю и смотрю на него. — Все плохо?
— Сейчас поедем и узнаем.
— Куда? — я испуганно моргаю и хватаюсь мертвой хваткой за его руку, не давая встать с края дивана, на котором я и лежу.
— В больницу, Штерн, — Кирилл Александрович вздыхает и неожиданно заправляет прядь волос мне за ухо, — я не невролог, не нейрохирург, не даже травматолог, поэтому сказать серьезно или нет не могу.
— А суслики?
— С сусликами, как ты говоришь, Дарья Владимировна, пару часов посидит Алла Ильинична, моя любознательная соседка, — он усмехается.
Подхватывает меня на руки еще более неожиданно, и я давлюсь очередным вопросом, когда он страдальчески стонет:
— Господи, Штерн, ну хотя бы иногда просто помолчи.
Глава 6
— Так сколько у вас экзаменов нынче, Дарья Владимировна? — весело вопрошает нейрохирург и друг Кирилла Александровича Степан Германович,
— Четыре.
— И как? — он с заинтересованным видом оглядывается.
— Нормально, — я собираюсь встать с кушетки, но под испепеляющим взглядом Кирилла Александровича передумываю.
И, скажите мне, где пресловутая врачебная тайна, о которой талдычат со времен первого курса и биоэтики?!
Мои громогласные протесты и мысленные размахивания Федеральным законом № 323, статья 13, были нагло проигнорированы и оборваны уже привычным: «Штерн!».
Ну я-то, допустим, Штерн, а вот вы, Кирилл Александрович, беспардонный гад, решивший при моем осмотре присутствовать и комментировать.
И отвечать вместо меня, ибо ему, видите ли, виднее со стороны.
Ну-ну.
— Автоматом? — беря второй снимок, продолжает расспрашивать Степан Германович.
— Пятьдесят на пятьдесят, — я кривлюсь, ибо тема больная.
Очень больная и сопливая.
Рыдала я больше, чем над «Титаником», «Хатико» и «Виноваты звезды» вместе взятыми.
— Это как? — он разворачивается обратно и смотрит пристально.
А я пожимаю плечами.
— Философия и бэха автоматы, по физиологии автоматов нет, а микру… — голос все же садится, поскольку меня до сих пор не отпустило, — я так сдавала.
Устно.
Пять часов.
После того как завалила третий рубежный тест за неделю до экзамена. Два — по общей и частной микробиологии — в течении года сдала, а третий по вирусологии написала на восемьдесят пять.
Слетела с автомата за одну ошибку.
До остановки меня довел Эль, а, закрыв дверь квартиры, я сползла на пол и прорыдала до прихода родителей. Точнее рыдала я сначала, а потом была уже истерика с воем и заиканьем, когда я не могла объяснить, что случилось.
Ничего в общем-то не случилось.
Просто я — дура.
И теперь надо было не только всю физиологию выучить, но еще и микру. За неделю, ибо экзамены поставили через день.
Освежить же в памяти все полторы тысячи страниц двух методичек было нереально. Именные методы с чем в какой цвет, среды, коих перевалило за сотню и тоже именные, несчастную классификацию антибиотиков по механизму действия и еще более несчастную ПЦР, над которой я скорее сдохну, чем пойму подробно даже сейчас.
В общем, страдала я до семи вечера, вспоминая это все, а в семь вернулись родители и па, не слушая воплей, поставил меня под ледяной душ.
Полегчало, и на следующий день я села учить.
— Сдала? — спрашивает, к моему удивлению, Кирилл Александрович.
— Сдала, — я киваю, — на пять.
— Молодец, — Степан Германович одобрительно хмыкает и задумчиво трет подбородок, опускает очередной снимок и смотрит на Лаврова. — Слушай, Кирюха, я не вижу сотряса. Да и так, ни тошноты, ни рвоты, голова не болит, не кружится. Не болит ведь, отличница?