Няня на месяц, или я - студентка меда!
Шрифт:
И сумасшедший вопрос заставляет вздрогнуть второй раз.
— Нин, посмотри на меня, — я приближаюсь к дивану, опускаюсь на корточки. — Нина!
Я встряхиваю ее за плечи.
Раз.
И еще.
Пока она не морщится болезненно и глаза не открывает, смотрит с едва тлеющим раздражением на дне прозрачно-голубых непривычно тусклых глаз.
— Ты пила что-то? Нина!
— Не шуми, голова… — она кривится, и по щеке скатывается одна слеза. — Что ты все кричишь, Дашка? Глеб кричал, сейчас
— Что ты пила?
— Глицин, отстань.
Длинные ресницы снова слипаются, но Нина внезапно резко вскидывается, отбрасывает плед и ноги с дивана спускает, жалуется:
— Жарко.
Она упирает голову в ладони, а локти в колени, рассказывает в пол и пустоту:
— Глеб ушел, и я тут больше не могу… Вещи собирать… из рук все падает… валерьянки не было, я глицин взяла… что ты смотришь? Он вон на столе.
На столе.
Черный бюстгальтер, три бутылки «Святого источника» и вывороченная на матовое бежевое стекло домашняя аптечка.
Парацетамол, арбидол, ганатон.
Нетронутый бластер глицина и распечатанный дигоксина.
— Нина, твою мать…
Я бормочу сквозь зубы, достаю путающийся в кармане кожанки телефон и, отстукивая каблуками, что вторят дроби в висках, подхожу к ней.
Три шага.
Меньше трех секунд, но для принятия решения, самого важного в моей жизни, мне хватает. Я осознаю последствия и знаю, что в случайно никто не поверит.
— Сколько «глицина» ты выпила?
Номер Кирилла я набираю не глядя.
Раз гудок, два…
Ответь немедленно!
— Четыре или пять… может шесть… — Нина обхватывает себя руками, поднимает голову, раскачивается сомнамбулом.
Пять, шесть…
— Да? — Кирилл отвечает на семь.
Все три бутылки воды пустые, бесполезные.
Это восемь.
— Я у Нины. Она выпила дигоксин вместо глицина. Пять таблеток, уже засыпает, — я говорю быстро и шкафы в поисках любой кружки или стакана открываю методично.
— Скорая? — Кирилл спрашивает отрывисто.
Напряженно.
Поток воды обрушивается на дно раковины, грохочет и подставленный стакан наполняет за секунды.
На девять.
— Нет.
В одно слово из трех букв я вкладываю все и сразу, поворачиваюсь к стоящей около стола Нине, что опирается на него, покачивается.
— Даша.
Его голос звенит сталью, но… мое решение.
И моя ответственность.
— Может быть остановка сердца.
Нина оседает медленно, сгибаются колени и скрюченные пальцы цепляют таблетки, забирают с собой. Раскрученная аскорбинка желтыми бусинами ссыплется на пол, стучит, раскатываясь.
— Уже.
Я сообщаю отстранено, без эмоций, откладываю в сторону, переведённый на громкую связь, телефон, и на колени около Нины опускаюсь.
— Адрес.
— Вилонова, 34.
Действую по алгоритму.
Что из-за Андрея с Димкой отработан до машинальности.
— Нина, — я зову, проверяю.
Таблетки под коленками колются, впиваются и мешают, но Нина лежит безвольной куклой, неестественно, не реагирует.
Прохладная кожа мраморно-белая.
И перламутровые пуговицы рубашки отлетают, стучат о пол, и голову я ей запрокидываю привычным движением.
— Не слышу, не вижу, не ощущаю, — я говорю громко.
Для Кирилла.
— Ты сможешь…
Знаю.
— Я буду через двадцать минут.
Много, но…
Два пальца на мечевидный отросток, и ладони выше их.
Сцепить.
Нажать.
— Считай вслух, — Кирилл приказывает холодно, чужим голосом.
И где-то там, в его реальности, разрывается от возмущенного визга чья-то машина. Ударяют по визжащим тормозам, а в бесчисленном повторе «Арена» им созвучно аккомпанирует.
— Десять, одиннадцать, двенадцать…
Мы смеялись, мы хохотали, шутили и фотографировались. И Вано обещал раскрыть глаза Лёньке на мою измену с Гошей, с коим мы целовались страстно и взасос.
— …тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…
Заводить Гошу меня после учил Андрей, выделив субботу.
Он задолбал меня за пять часов, я его достала непроходимой тупостью на пятой минуте.
— … шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…
Гоша умер семьдесят девять раз и ожил только раз.
— …девятнадцать, двадцать, двадцать один…
Первый раз экран высветил сто сорок неправильных нажатий и семь правильных. Правильные — это чистая случайность, хмыкнул Андрей.
— … двадцать два, двадцать три, двадцать четыре…
Он треснул до боли по руке и рявкнул, что они должны быть прямыми, двинул по шее, заставляя покачнуться, и упасть не дал, зафиксировав как надо.
– … двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…
Корпус тела должен быть строго вертикально над точкой компрессии, а не за километр, как у пугливой девственницы в первую брачную ночь при виде…
— … двадцать восемь, двадцать девять, тридцать.
Два вдоха.
«Рот-в-рот» через найденный платок и зажав нос.
Один вдох — одна секунда.
И снова до тридцати.
Шесть циклов за две минуты.
На сто восемь секунд сто восемьдесят нажатий.
— Две минуты, проверяй.
Кирилл командует, а я успеваю все шесть.
— Нет.
Еще восемнадцать минут… слишком много и слишком тяжело. После занятий Андрея я два дня не могла пошевелить руками и выла от каждого движения, что стреляли в спину, как у восьмидесятилетнего старика.