Няня на месяц, или я - студентка меда!
Шрифт:
Еще две минуты.
Через силу.
И еще… и в удар пульса под пальцами не верится сразу, заставляет замереть, задержать дыхание и почувствовать еще одно биение.
— Пульс… слабый.
Сипение.
И ресницы дрожат.
Вздымается грудная клетка.
Слышится хлопок двери, быстрые шаги за спиной, на которые обернуться не хватает сил, только отодвинуться, пропуская, давая прощупать пульс еще раз.
Убедиться.
— Черт… — Кирилл ругается заковыристо, поднимает голову, озираясь по сторонами,
Он подхватывает Нину на руки, несет в ванную и на стиральную машину сажает, удерживает, не давая упасть, и пощечины выходят неожиданными.
Хлесткими.
Нужными.
— Больно, — Нина кривится, перестает крениться и рукой в стену упирается сама.
— Больно, — Кирилл соглашается охотно и зубные щетки, освобождая стакан, вытряхивает прямо в ванную. — А таблетки жрать не глядя еще больней.
Лавров оборачивается ко мне, впихивает в руки стакан и на Нину, потирающую щеку, кивает:
— Два пальца в рот и вперед. Молиться, чтоб не пришлось снова заводить, разрешаю.
Он скрывается на кухне, звонит, разговаривает.
А Нина, глотая через силу воду, склоняется пополам.
До кашля.
И стертой дрожащей рукой слюны.
— Что?
Она опускается на пол, прислоняется головой к краю ванной, дрожит, и вопрос получается рваным, дробительным.
— Дигоксин, — я приседаю и пустой, уже ненужный стакан, отставляю, — ты наглоталась его, а не глицина.
Голову Нина поворачивает неловко, облизывает пересохшие губы и выговаривает, хмуря брови, медленно и тяжело, но уверенно:
— Я не могла.
Могла.
Слезы, вытряхивая таблетки, стирать полезно.
— Даш, — она поднимает руку, цепляется за меня, и в прозрачно-голубых глазах появляются осмысленность и слезы, — ты же мне веришь, чтоб я не стала?
Верю.
А они бы не поверили.
Никто.
Я успеваю кивнуть, когда возвращается Кирилл и Нину обратно на диван уносит. Ставит уколы, что уже готовы, разведены и набраны.
Спрашивает сухо о самочувствии, и Нина, отвечая, смотрит на меня, в поисках поддержки. Сжимается, когда входная дверь хлопает повторно и на пороге кухни-гостиной, перестукивая туфлями, объявляется Аня:
— Всем добрый поздний вечер, — она улыбается.
Натянуто.
И комнату быстрым взглядом окидывает, оценивает.
— Что, спасать уже никого не надо?
— Да вроде… — Кирилл криво усмехается, — желудок промыли, все, что надо поставили.
— Вот так всегда, — Аня наигранно сетует.
И с Ниной остается.
Понаблюдать, ибо Стива на дежурстве и свободная на целую ночь женщина готова провести время куда интересней, чем дома.
Поговорить… наедине.
Когда за мной захлопывается дверь, и я натыкаюсь на сидящего на ступеньках лестницы Лаврова. Он курит… и все ж двигается,
— Сильно сердишься? — я спрашиваю осторожно.
Обхватываю себя руками.
Мерзну, отмораживаясь, выдыхая, словно эти часы я и не дышала.
Оттаивают эмоции, которых не было.
Никаких.
Даже страха.
Я знала, что я делаю, и я это делала, потому что… могла.
Оказывается, все гораздо проще, чем я думала, понятней и мучений с выбором и призванием больше нет. Два года назад я сделала все правильно, я там, где надо. И глупо искать еще какое-то свое настоящее место, терзаться сомнениями.
Я уже на своем месте.
— Сержусь, — Кирилл подтверждает, комкает сигарету и голову ко мне поворачивает. — Ты понимаешь, что могло быть, если б что-то пошло не так? И какая была вероятность, что оно пойдет не так?
— Да, — я отвечаю уверенно.
Самоуверенно.
Мне ведь есть у кого учиться.
— Дура, — Кирилл буркает беззлобно.
Встает, чтобы протянуть руку, нахмуриться на мою улыбку, что все равно расцветает на лице под его мрачным взглядом.
— Отвези меня к Димке.
Он не уточняет, глупо, прямо сейчас или завтра, хотя все часы давно высвечивают десятый час вечера, и он не идет со мной.
Кирилл лишь кивает разрешающе медсестре, что пропускает меня с недовольным выражением лица, поджимает губы.
Но… все равно.
Не до нее.
Считая до тридцати, я повзрослела. Делая два вдоха, я поняла многое. Повторяя циклы, я разобралась в себе.
И стрелки часов отбивают полночь, пробивают мое мужество, которое — я знаю — меня тоже больше не покинет. Оно будет и оно дает, переступая через себя и искаженные тени, дойти медленно до Димкиной кровати.
Остановиться в ногах.
Взглянуть.
Подойти, чтобы коснуться осторожно руки, сжать безвольные пальцы и его телефон оставить. Там… все, кроме сегодняшнего дня, который я рассказываю лично.
И тоже без прикрас.
Ухожу и Кирилла, что против всех правил курит в кабинете в раскрытое окно, нахожу. Он поворачивает голову, смотрит и вставать не спешит.
И к нему я подхожу сама, обнимаю за шею и утыкаясь лбом в лоб, признаюсь в том, что должна была сказать уже давно:
— Я люблю тебя.
Глава 39
— Мизер[1], Дарья, — Алла Ильинична объявляет торжественно.
Не прячет хитрой улыбки.
И я фыркаю, насмешливо предрекая:
— Чистый?
Заламываю брови, а она щурится, дает себе пару секунд, прежде чем согласно кивнуть:
— Чистый.
Посмотрим.
Давать получить десять очков из оговоренных двадцати я без боя не намерена. Тем более в чистую.
Меня тоже учили играть в преферанс.