Ныне и присно
Шрифт:
Или впрямь побывал ненароком? Заглянул на пару часиков? От таких впечатлений кому хочешь башню сорвет. Эко счастье безбашенный «монах» с чухонским веслом в руках!
Сергей тихонько хихикнул, потом еще раз и наконец заржал во весь голос. Тоненько, заливисто, забыв о гребле. Сидящий на парном весле финн испуганно воззрился на сошедшего с ума пленника.
Шабанов хохотал и хохотал, не в силах остановиться до икоты, до непрошенных слез в глазах… даже перекрестивший спину кнут не смог ничего изменить.
— Слышь,
— Чего не погресть? Погребем… — отозвался Матрехин.
Спокон веку повелось — раз на Терском берегу живешь не только попов, нойдов тоже слушать надо… особенно если в парне лопарская кровь есть. А что нойд скажет? Мяндаш-пырре, отец-олень парню встретился, скажет. Может отпустить, может с собой забрать — Мяндашу виднее. Ждать надо.
Смех ушел, оставив после себя гулкую пустоту. Шабанов прислушался… Что-то сдвинулось в душе, как сдвигалось после каждого перемещения. С каждым разом все глубже, все неизбежнее… Навсегда в прошлом? Может быть…
Никто не сказал ни слова, даже Кафти — если в тело входит дух, причем здесь человек?
Шершавый от засохшей крови валек ткнулся в ладонь. Отдохнувший финн занял свое место, хмуро глянул на Серегу… лопасти весел дружно рассекли воду…
«И-и рраз! И-и р-раз!»
— Весла на порт!
Кафти переложил румпель. Яхт, быстро теряя ход, поворачивает к берегу, под килем скрежещет мелкая галька. Выше по течению уткнулась носом в берег до лютой злобы знакомая иолаВесайнена. За ней угадываются мачты остальной разбойничьей флотилии.
Ни голосов, ни пламени факелов. Суда брошены, как забытые ребенком игрушки. Не разгруженные. Набитые добычей. Брошены!
Видно шведу та же мысль пришла — скрипнула крышка рундука, на свет, с паскудным звяканьем, появилась связка кандалов. Команда ощетинилась самострелами.
— Сюта, — рявкунл Кафти. — По отин, нет по тфа! Пыстро! Что произойдет ясно без слов: гребцы больше не нужны, а рубить лучше связанных — ни ответить, ни сбежать.
— Экая ночь темная! — нарочито удивился Заборщиков. — В такую беглецов ловить — мно-ого шишек набьешь!
Объяснять никому не надо — команду дай! Время идет, но Заборщиков медлит… ловит подходящий момент.
«Не тяни кота!..» — мысленно взвыл Шабанов.
Тело просило действия — да куда там «просило» — требовало! Сергей пошатнулся — как бы невзначай — ноги, мол, затекли… виновато ойкнул…
Сбитый толчком финн упал на соседа, остальные зареготали, самострелы забыты — да и зачем они? Русские выдохлись, еле на ногах держатся.
— ПОРА!!!
Опережая собственный крик, Серафим нырнул за борт. Поморы, сметая оторопевших каянцев, ринулись к свободе.
На
«Ядрена мать! Это что, жидкий азот?! Охренеть можно!» Сергей покрепче стиснул зубы, мощный гребок послал его в глубину — подальше от прошивающих воду арбалетных болтов… а теперь в сторону, в сторону. Сколько дыхания хватит!
Он держался до последнего, затем понемногу — чтобы не услышали бульканья! — стал выдыхать, одновременно приближаясь к поверхности…
— Ha, se huath "ar kommith medh vatn! /Ха, смотрите, что вода принесла! (древнешведск.)/ — до тошноты знакомый голос прозвучал над самым ухом, горло захлестнула ременная петля.
«Пень безмозглый! Куда греб, куда?!» Сергей покорно схватился за борт, чьи-то руки грубо уцепили под мышки, перевалили в яхт… Шабанов чувствовал себя полностью опустошенным — пытаться уплыть против течения! Долбодятел! Лучше бы утонул…
Широченная, как лопасть весла ладонь стиснула запястье, поволокла, обдирая кожу о шпангоуты. Кто-то ухватил за лодыжки… Сергей повис, чувствуя, как его раскачивают, чтобы швырнуть на берег… Короткий полет, вышибающий воздух удар, хруст сломанного о торчащее корневище ребра… Рядом, брызнув мелкой галькой, приземлились окованные железом сапоги… Кафти.
— Monker хочет жить? Тогда monker путет хорошо побегать! — Кафти злобно оскалился. — Встафай! Пыстро!
— Да пошел ты… — мрачно огрызнулся Шабанов.
Бороться за жизнь не хотелось.
«Пусть режет лежачего — хоть отдохнуть перед смертью.» Его вздернули на ноги, приклад арбалета ткнулся в спину. Прямо в сломанное ребро. Сергей задохнулся.
— Фперет, monker! Хочешь жить — фперет! Пыстро!
«Он что, других слов не знает, или это самое любимое?
Не побегу никуда… сил нет… а остальные-то ушли! Ушли!» Шабанов, превозмогая боль, выпрямился. Уголок разбитой губы вздернула презрительная ухмылка.
«Что, съели, засранцы? Один раб остался! Оди-ин! И тот никудышный! И насчет «фперет» — это уж как получится…»
Он шагнул — шатаясь, ловя ускользающее равновесие. Второй шаг… третий… Приклад арбалета снова ткнул в спину, заставил сорваться на тяжелую рысцу. Каянец довольно ржанул.
«Поживем еще… — констатировал Сергей, — да недолго и очень хреново…»
Под ноги стелется утоптанная до каменной твердости дорога. Ну да — с чего бы Кафти в глухомани к берегу приставать? Естественно дорога… и дома где-нибудь рядом найдутся… Не зря же швед несется, словно к девке опаздывает?