Ныне и присно
Шрифт:
Дорога ведет на холм, подальше от затопивших низину теней. Мокрая одежда натирает тело, остановиться, чтобы выжать или хотя бы снять не дают бегущие за спиной финны.
У вершины сильно пахло горелым — как от залитого бдительным пожарником костра. Швед рычал, заставлял ускорять бег.
Мятущийся свет факелов выхватил из тьмы завалы обугленных бревен и сиротливо торчащие к небу печные трубы — свидетельство недавних событий… крайне печальных для здешних обитателей.
Вспомнился обугленный причал Каяниборга, неистовый вопль Весайнена…
«Ритуалы у них что ли такие? Пепелище вражеской кровушкой окропить — что новые дома лучше стояли? Кажись, я отбегался…»
Вздернув над головой факел, Кафти, похожий на ищущего след пса, повернулся кругом, зашагал к пожарищу… короткими вспышками взблескивают нашитые на кольчугу бляшки… швед замер — видно, нашел что-то… или кого-то?
Донесся злобный рык. Двое финнов, забыв о Сереге, ринулись на помощь, остальные, зажав в кулаках puukko, подступили ближе.
Пламя факелов мелькало среди балок, гротескно-изломанные тени прятали силуэты ушедших. Сергей превратился в слух.
Треск досок под сапогами… грохот упавшей балки, ржавый визг выдираемых гвоздей… Кто-то испуганно ахнул, запричитал… и тут же — озверелый рык шведа…
«Трупец нашли. Значит, сейчас меня резать будут — в отместку. Испугаться бы… а не страшно — отбоялся свое…»
Вопреки утверждению зубы выбили короткую частую дробь. Кафти появился через пару минут. С прижатым к груди обугленным телом. Глаза шведа горели мрачным багровым огнем. «Факел отражается. Просто факел!» — нервно хмыкнул Сергей. — «И никакой чертовщины!»
Швед молча положил труп на придорожную траву. Огонь стянул сухожилия, заставив тело скорчиться. Мягкие ткани обгорели так, что Сергей не мог понять, кто перед ним — мужчина или женщина.
— Thu! — ткнул пальцем Кафти в самого здорового финна. — Thu blifuer h"ar oc graver iordhahull! Oc leta gardherin flere folk skulu vara h"ar! /Ты! Останешься здесь, выроешь могилу! И обыщи хутор — должны быть еще люди! (древнешведск.)/
Лютый взгляд уперся в Шабанова, Сергей вздрогнул и поспешно скорчил постную рожу — де, он сожалеет и печалится… Еще как печалится! О том, что не довелось факел поднести. А пожрите-ка дерьма, коим других кормите!
Швед в серегино сочувствие не поверил.
— Нрафится тепе? Нрафится! Нато тепе руки рупить — монаху руки не нато, он ясыком молится!
Кафти сгреб серегин ворот и, оторвав парня от земли, заглянул в глаза. В свете факела видно, как пульсируют зрачки шведа, то сужаясь в крохотные точки, то разливаясь во всю радужку.
— Сачем тепе рука? — прошипел он, бросая Серегу наземь. Сапог раздавил плечо, обтянутые боевыми перчатками ладони заломили руку.
— Не нато тепе рука! Всем русским не нато рука! Ничеко не нато русским — умирать нато!
Скрежетнул, вылетая из ножен меч. Сергей до крови прикусил
Пауза тянется и тянется… нестерпимо. До боли в прикушенной губе, до рези в крепко зажмуренных глазах… Чувства обострились до запределья.
«Чего тянет? Ждет, падла, когда желтая водичка потечет? Точно. Даже принюхивается.»
— Путешь умирать метленно! — люто прошипел Кафти.
Лезвие мягко, словно ласкаясь, коснулось ребер… горячая струйка затекла под живот, растеклась лужицей…
«Ничего, это из ранки… той струи, что свей ждет, не будет… но… хочется! Мало не полреки выпил, пока купался! Во ситуация!»
Сергей, неожиданно для себя, хихикнул. Потом еще раз…
Разум пожал плечами и отступил.
С хрустом выломилась из плечевого сустава рука… Сергей продолжал хохотать.
— Отпусти, дядечка! — выдавил он меж взрывами смеха. — Пусти, говорю, а то уписаюсь!
— Ч-что?! — взревел швед, клинок дрогнул, углубив рану. Горячая струйка превратилась в ручеек.
Сергей вывернулся лицом к шведу, рука изогнулась под немыслимым углом.
— Тогда режь скорей! — хохоча посоветовал Шабанов. Тянешь кота за хвост!
— Кота? Какой кота? Нет стесь кота! — швед очумело заозирался.
«Что говорит! Сам резать просит! — мысли Кафти скакали очумелыми зайцами. — И хохочет. Рука почти оторвана, а он хохочет… Берсерк. Настоящий берсерк! Одержимый богами. Как старики рассказывали. Нет, надо юнца к Юхо вести — пусть Весайнен сам его судьбу решает! Пастор-пастором, а старые боги еще не умерли. Зачем ссориться с богами? Пусть Юхо…»
Клинок неуверенно вернулся в ножны. Серегу вздернули на ноги.
— Итти кусты, monker. Пыстро!
«Отпустил? — предложение Кафти брошенным камнем всколыхнуло трясину безумия. На затянутой ряской поверхности появилось небольшое оконце. — Ни хрена себе! Или костлявая в другом месте занята?»
Сергей представил — Смерть озабоченно стучит пальцем по часам, подносит к уху (кстати, а где уши у черепа?), и затем, глядя на Кафти, виновато разводит руками… Смешно, до колик смешно!
Он поднялся на ноги. Рука болталась кое-как пришитой тряпкой. В спину пялились наконечники арбалетных болтов. Подрагивая. Один из бондов чуть слышно шептал «Pater Noster».
Все еще хихикая, Шабанов сошел на обочину.
Три хутора вдоль широкой торной дороги. Три пепелища. Кафти не останавливается — лишь злобно рычит и заставляет бежать еще быстрее. Адски болит рука — плечо вправил кто-то из финской команды — Сергей даже не заметил. Хорошо вправил — болит, но действует.
«То гребля, то бег… нашли спортсмена.» Шабанов оглядывается, с удивлением различает блестящие от росы придорожные кусты, макушки далеких деревьев… Чернота беззвездного неба постепенно сменяется серостью. Близится утро.