Ныряльщица
Шрифт:
Заметив меня, вскидывает голову, и улыбается.
Правда, в следующий миг улыбка сбегает с его лица, а я ускоряю шаг.
— Синеглазка, что слу… — Договорить он не успевает, потому что я почти врезаюсь в него.
А потом целую.
Глубоко.
В губы.
Глава 34
Близость
Лайтнер К’ярд
Из легких разом выбивает весь воздух. Меня будто накрывает
Я хочу эту волну.
Хочу эту девчонку.
До боли. Поэтому подаюсь вперед, обхватываю ладонями ее лицо и перехватываю инициативу.
Губы Мэйс горячие и мягкие, а пряди волос, в которые я зарываюсь пальцами — прохладные. От этого контраста все во мне вспыхивает, и становится почти нечем дышать. Это даже лучше, чем в моих воспоминаниях. Лучше, чем когда-либо и с кем-либо. Так остро. Так сладко. Так невероятно. Такую встречу я мог представить только в своих мечтах.
Чтобы Мэйс сама поцеловала меня.
С ума сойти!
Хочется пошутить насчет того, что я заснул в эйрлате, и мне это всего лишь приснилось, но я забываю шутку, стоит Вирне встать на носки и обхватить руками мою шею.
Ради этого не стоило спать всю ночь.
Ради такого можно было не спать тысячи ночей.
Сердце колотится в груди, как заводное, пока я сжимаю Мэйс в своих объятиях, а она вот уже минуты три не пытается дать мнепо морде. Только сильнее льнет ко мне, заставляя растворяться в ней. Но где-то на краю моего сознания трещит противный звонок, как на сигнале будильника.
Что-то не так.
Потому что на мою Вирну это непохоже.
В этом поцелуе сквозит отчаянье и безнадежность. И я не могу этим воспользоваться.
Едх! Никогда не считал себя рыцарем, из тех, чьи доспехи пылятся в коридоре семейного особняка. Но сейчас понял, что не могу просто утащить ее в свой эйрлат, и воплотить все свои фантазии, возникающие каждый раз, когда я думаю о своей синеглазке.
С трудом я отстраняюсь от Мэйс. Хотя вернее, наверное, сказать — отрываю ее от себя. Все во мне противится этому, но я прерываю этот поцелуй и вглядываюсь в расширенные глаза Вирны.
— Подожди-подожди, — шепчу прямо в губы. — Не так быстро. Может, сначала переместимся куда-то, где нам никто не помешает?
Звучит странно, но как звучит.
Мэйс раздумывает пару мгновение, затем кивает и послушно садиться в мой эйрлат, а я только убеждаюсь в своих догадках, что случилось нечто из ряда вон. И лучше, действительно, быть там, где никто не помешает нашему разговору.
Дожил! Девушка, по которой я схожу с ума уже несколько недель целует меня так, будто это первый и последний раз в ее жизни, а хочу с ней разговаривать. Но, катись оно все к едху, это правильно. Потому что синеглазка — сейчас самое важное, что есть в моей жизни. И я ей нужен.
Я. Ей. Нужен.
С этим знанием я готов разворотить горный
В выходные утром в Ландорхорне пробок нет, так что путь от Четвертого до Пятнадцатого не занимает много времени. Мэйс обхватывает себя руками и смотрит либо на свои кроссовки, либо на меня, когда считает, что я не вижу. Ее взгляд царапает мою теку. Видимо, поэтому не сразу замечает, что мы оказываемся на знакомой улице. Или просто решается спросить, когда мы выходим из машины.
— Почему… Почему ты привез меня домой?
— Ты предпочла бы отель? Здесь нам точно никто не помешает.
Она кивает и отпирает двери своей лачуги. Удивительно, сейчас последняя не кажется мне настолько убого. Да, она не то, к чему я привык, но в комнате Вирны, куда мы вместе поднимаемся, каждая вещь говорит о ней. Свернутый на старом диване плед — о том, что Мэйс аккуратная. Изъеденный временем и ржавчиной, но не потерявший своей изящности светильник — о том, что она предпочитает уют. Детские рисунки на стенах — о том, что она любит своих сестер.
Почему я не заметил всего этого в прошлый раз?
Я закрываю дверь и подхожу к Вирне, обхватываю ее со спины, зарываясь лицом в ее волосы, прижимаю ее к своей груди. Какая она хрупкая. И ранимая.
Я уничтожу любого, кто причинил или захочет причинить ей боль.
Поэтому разворачиваю ее к себе лицом и говорю:
— А теперь рассказывай, что произошло.
— Что?
— Что произошло в «Бабочке»?
Мэйс бледнеет. Хотя, казалось бы, куда больше?
— Ничего не произошло.
— Брось. Я, конечно, уверен в своей неотразимости, но не хочу, чтобы ты меня целовала, потому что зла на кого-то или расстроена.
Мэйс запрокидывает голову и смотрит на меня так долго, что я почти сомневаюсь, что добьюсь от нее ответа.
— Ты можешь рассказать мне обо всем, — добавляю я твердо. — Если тебя кто-то обидел…
— Я кое-что узнала, — перебивает она. — О Лэйс. О моей старшей сестре… Она… — Вирна делает глубокий вдох, как будто собирается шагнуть в воду, причем не в бассейн, а в океан. По крайней мере, взгляд у нее в точности такой же. — Она была ныряльщицей.
Такого я не жду, поэтому мои брови приподнимаются.
— Откуда ты это взяла?
— От нее самой. Видела запись с ее сообщением. Она обращалась к нам, ко мне, Митри и Тай. Записала его на случай… Если не вернется.
Голос Вирны срывается, и я инстинктивно сжимаю ее в своих объятиях, защищая от любой угрозы. От всего на свете. Утыкаюсь подбородком в голубую макушку, и чувствую, как синеглазку слегка потряхивает от сдерживаемого напряжения.
Пытаюсь уложить в голове ее слова, но не очень получается. Ныряльщики — преступники, добывающие из затонувших городов ценные вещи и затем незаконно продающие их. Ныряльщики, в принципе, вне закона. И сестра Вирны была одной из них? В это верится с трудом, потому что я не знаю никого честнее и правильнее Мэйс.