Ныряльщица
Шрифт:
Она бледнеет.
— Лайтнер, я не могу.
— Не можешь или не хочешь? Ты же хотела мне помочь, так помоги. Сейчас!
На лице мамы мелькает сожаление, и я высвобождаюсь из ее объятий, отталкиваю от себя.
— Значит, ты с ним заодно.
Я шагаю к двери, но мама вдруг бледнеет еще сильнее, охает и начинает оседать к моим ногам.
Дальше все превращается в вихрь: настолько быстро все происходит. Я успеваю подхватить маму и отнести ее в спальню, приказываю Шадару, чтобы он вызвал доктора,
И в мой ночной кошмар.
Второй раз за день от моих рук страдает женщина, которая мне дорога.
Сначала Вирна, теперь мама.
Единственное, что приходится делать — ждать и раз за разом тонуть в чувстве вины.
Я слишком далеко зашел. Слишком много всего наговорил. Хотя она здесь ни при чем. Отец держит ее точно так же, как пытается удержать меня. С ним я и буду говорить.
— У нее был очередной приступ, — объясняет доктор, появляясь в гостиной вместе со своим ассистентом, — поэтому сейчас ей нужен покой. Позаботься о том, чтобы ее ничего не беспокоило.
Я мрачно киваю, хотя напряжение в груди немного отпускает. Хорошо, что с мамой все в порядке.
— Насчет Мэйс…
— Девушка не приняла мое предложение изучить ее заболевание. Поэтому ничем больше не могу помочь тебе, Лайтнер.
— Вы и так помогли, — говорю, но в моем голосе больше сарказма, чем благодарности.
После ухода доктора я остаюсь возле матери. Она по-прежнему бледная, но ее дыхание ровное и спокойное.
— Прости меня, — шепчу, целуя ее в щеку.
Я все исправлю.
Должен исправить.
Должен позаботиться и о маме, и о Вирне.
Поэтому поднимаюсь и оглядываюсь. Потом заглядываю в прикроватную тумбочку — пусто, перерываю покрывало — тоже ничего нет. Возвращаюсь в гостиную и переворачиваю все, что можно, даже диванные подушки.
— Это ищешь? — интересуется отец с порога. В его руках светлый тапет матери. — Чего я точно не ждал, так это того, что мой сын будет вести себя как вор.
Я выпрямляюсь и встречаю его взгляд.
— Ты не оставил мне выбора, — морщусь. Вижу его, и все во мне вспыхивает от ярости.
— Ну почему же не оставил? Ты всегда можешь начата действовать как К’ярд.
— По-моему, мы уже разобрались, что я недостоин этой фамилии.
Беру себя в руки, потому что новой ссорой с отцом ничего никому не докажу.
— Достоин, просто предпочел об этом забыть и занимаешься глупостями.
— Глупостями я занимался, когда пытался быть похожим на тебя.
— Тебе не нужно быть похожим на меня. Достаточно избавиться от мыслей о том, что между тобой и девчонкой из трущоб может что-то быть. И я предоставил тебе такую возможность.
До меня не сразу доходит смысл его слов, а когда доходит, сердце словно сжимает ледяная
— Что ты сделал с Вирной? — спрашиваю тихо, хотя больше всего на свете хочется схватить отца и вытрясти из него правду.
— Предложил ей лучшую жизнь.
— Что?
— Девчонка оказалась гораздо умнее тебя и взяла деньги. Что снова доказывает мою теорию, что люди — другие. И я ее даже понимаю, у нее есть сестры, которых нужно кормить.
— Взял на вооружение метод деда?
Отец прищуривается.
— Значит, мать рассказала тебе? Хорошо. Нет, сын, это я ему в свое время подсказал, как просто избавиться от навязчивого внимания человека и одновременно сделать доброе дело.
Я не верю своим ушам. Это не может быть. Про Мэйс. Она бы никогда…
— Правда я считаю, — продолжает отец, — что даже это слишком хорошо для тех, кто готов виться возле въерхов, только чтобы урвать себе кусок.
Я сжимаю кулаки.
— Ей не нужны были мои деньги!
— Значит, нужны были мои, — усмехается он.
— Я должен ее увидеть, — говорю. — Убедиться, что ты говоришь правду.
Взгляд отца становится более жестким.
— Это лишнее. Главное условие нашей с девчонкой сделки — то, что она больше к тебе не приблизится и не станет отвечать на твои звонки. Нарушит его, ничего не получит. Хочешь лишить ее всего, к чему она так стремилась?
Нет, не хочу.
Все, чего я хочу — быть рядом с Вирной.
Что отец сказал ей? Чем угрожал? Наверняка, было что-то еще, если она и согласилась на его условия! Но узнать об этом я могу только от нее.
— А что насчет меня? Я так и буду безвылазно сидеть дома? И лаже по тапету не могу общаться с друзьями?
— Это превентивные меры. Когда я окончательно буду уверен в том, что ты образумился, сможешь свободно передвигаться по Ландорхорну. И мой тебе совет, Лайтнер — не пытайся меня переиграть.
Отец кивает в сторону комнаты матери и уходит, а мне остается только бессильно сжимать кулаки и убеждать себя, что нужно просто подождать.
Оставшуюся часть выходных мне хотелось утопиться. Потому что они превратились в едхову бесконечность. Только уверенность, что в Кэйпдоре я смогу встретиться и поговорить с Вирной держала меня наплаву.
Только она была моим воздухом.
Первым делом я узнаю, какая сейчас пара у Мэйс и, наплевав на собственную, направляюсь в нужную аудиторию. Но Вирны нигде не видно, зато я замечаю М’эль.
— Кьяна! Где Мэйс? У вас была общая работа.
— Была, — подтверждает девушка. — Но Бирна забрала документы. Она больше не учится в Кэйпдоре. Я только сейчас узнала от Н’етха.
Она говорит, и каждое ее слово как валун, который скатывается в горы и падает мне на голову. Что значит, забрала? Мэйс дорожит учебой, как ничем другим.