Ныряльщица
Шрифт:
— Нет.
— Ты еще можешь остаться в стороне.
— Я не хочу оставаться в стороне, — я смотрю ему в глаза. — Мои родители погибли, потому что верили в то, что могут изменить мир. Моя сестра пропала, потому что хотела его изменить.
— Ты не такая, как Лэйс.
— Это сейчас был комплимент или оскорбление?
— Это была констатация факта. В тебе нет ярости. И ненависти.
Да во мне сейчас ничего нет.
Я неосознанно потираю запястье, и взгляд Вар гаса вонзается в красные следы.
— Что это?!
Я
— Что это, Вирна?!
— Аллергия на въерхов.
— Что?!
Мне приходится рассказать ему и об этом. На самом деле хорошо, что приходится, потому что чем ближе мы к домику Зорга, тем сильнее меня начинает потряхивать.
Когда я заканчиваю, молчит уже Вартас. Долго молчит. До той самой минуты, когда произносит:
— Вирна, ты понимаешь, во что ты лезешь?
— Более чем.
— Ты даже не знаешь, что с тобой происходит!
— Это вторично.
— Вторично?! То, что тебя шарахает от въерхов, как от оголенных проводов? Ты про такое когда-нибудь слышала?!
— Про такое не слышала, — говорю я. — Зато слышала про поцелуй со смертельным исходом. В легенде.
— В какой еще легенде?
— Про лиархов. Там парень вышел из моря и влюбился во въерху. Правда, прежде чем ему стало плохо, он достаточно долго жил на земле. По легенде он превратился в воду, когда ее поцеловал, хотя я не представляю, чем они занимались все время до этого, пока он жил у нее во дворце. Не за ручки же держались, честное слово.
Вартас вывернул рогатку: линия побережья изгибалась, открывая теперь уже полный вид на мыс Гор. Отсюда далекий, но не менее от этого прекрасный.
— Вот, кстати, она, — сказала я, указав на вонзающуюся в высокое небо скалу. — Ей тоже стало нехорошо.
— Да, Мэйс. Ты действительно сильно изменилась, — произнес Вартас, окинув меня пристальным взглядом.
— Ну так жизнь не стоит на месте.
Домик Зорга мы увидели сразу, и парень коснулся панели, снижая скорость, а заодно и заставляя эйрлат плавно снижаться. Я старалась не смотреть в сторону океана, но взглядом все равно цепляла сверкающую на солнце гладь, вспоротую белыми резцами зубов на рифах. Холодная иена ложилась на побережье, обманчиво подхватывая рассеянные в воде блики и заставляя вспоминать о том, как мы прилетали сюда с Лайтнером.
Так, все.
Сейчас я заберу сестер и забуду об этом месте.
Я повернулась, чтобы смотреть исключительно на домик Зорга, как раз в тот момент, когда его хозяин вышел на крыльцо. Сложив руки на груди, остановился, пристально глядя на нас — привычно непробиваемый и спокойный, как скала.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. — Вартас заглушил двигатель и разблокировал двери.
Вместо ответа я толкнула дверь и первой вышла на побережье.
Глава 38
Выбор
Лайтнер К’ярд
— Как
Это был стандартный вопрос отца за завтраком. С тех пор, как он приставил ко мне телохранителей и решил контролировать мою жизнь до мельчайших деталей, наши общие завтраки тоже стали стандартными. Постоянными и похожими один на другой. И мой ответ также не меняется.
— Будто ты не знаешь. Спроси у Шадара.
Отец сверлит меня взглядом, от которого мигом пропадает аппетит. Хотя аппетита у меня уже давно нет: я ем, потому что мне надо есть. Его не устраивает такой ответ, но с ответами у меня, как и с аппетитом. Не добившись от меня ничего, отец переводит взгляд на брата:
— Джуборо?
— Все как обычно, — он пожимает плечами и оглядывается на пустой стул, на котором обычно сидела мама.
Доктор запретил ей вставать с постели, поэтому на завтрак она не спускается. Мама вообще почти все время спит, и нам редко удается поговорить. Но всякий раз, как я вижу ее — бледную, слабую, в моей груди будто начинают тлеть угли ярости. Потому что, если бы не отец, у мамы бы не случился приступ.
Если бы не отец, меня бы не пасли круглые сутки, как особо опасного преступника.
Если бы не отец, я был бы сейчас счастлив с Вирной.
Или не был бы.
Я не знаю, чем он ее запугал, или что пообещал, но факт оставался фактом — Мэйс от меня отказалась.
Отказалась от нас.
Если отказалась она, зачем держаться за это мне?
Впрочем, кое-чему меня вся эта ситуация точно научила. Можно сказать, раскрыла глаза. Теперь я смотрел на маму и думал, что вот это мое будущее. Не буквально, нет. Но отец меня сейчас продавит — как маму, как Вирну, как продавливает всех вокруг, и на этом все закончится. Я буду жить не своей жизнью, а той, которой прикажут жить.
— Без глупостей, — напоминает отец, когда я поднимаюсь из-за стола.
Под глупостями он подразумевает все, что не указано в его регламенте поведения сына Диггхарда К’ярда. То есть все, что делает меня мной.
Нравится мне такое?
Хочу я для себя такую жизнь?
Считаю ли я это глупостью?
Точно нет.
Поэтому я отвечаю честно:
— Не волнуйся, отец. Больше глупостей не будет.
С сегодняшнего дня я буду поступать правильно. Как посчитаю нужным. Другое дело, насколько тебе это понравится.
Самое время сделать выбор. Пока отец не запретил мне посещать Кэйпдор.
— Лайтнер, нам нужно поговорить!
Кьяна выныривает из-за колонны во внутреннем дворе академии, по которому я прохожу, и преграждает мне путь.
Ненавижу эту фразу. После нее обычно следует нечто неприятное. Но я останавливаюсь, всем видом показывая, что внимательно слушаю.
— О чем, Кьяна?
— Не о чем, а о ком. О Вирне!
Имя Мэйс ударяет в меня с силой гигантской волны, я сжимаю кулаки и шагаю дальше. Тем более что у меня есть дела.