Нью-Йорк
Шрифт:
Толпа собралась убить детей из-за черного цвета кожи. Толпа хотела разрушить здание, потому что оно было храмом богатых протестантов-аболиционистов. Зажиточных белых протестантов, которые посылали на смерть честных ребят-католиков ради того, чтобы четыре миллиона освобожденных рабов хлынули на север и похитили рабочие места. Ибо толпа состояла в основном из ирландцев-католиков. Такими были не все, но большинство.
И эти люди намеревались разгромить здание, потому что у находившихся внутри черных детей были еда, постели, одеяла и простыни,
Они начали с обстрела камнями, а сейчас группа мужчин побежала выламывать дверь.
Хетти попыталась протолкнуться.
– Прекратите! – крикнула она. – Это же дети! Как вы можете?
Толпа не слушала. Хетти пробилась вперед, но натиск со всех сторон был слишком силен. Она оказалась прижатой к рыжему гиганту-ирландцу, который, как все остальные, ревел от ярости. Ей было наплевать. Она замолотила кулаками по его спине:
– Пропустите меня! – (Он наконец повернулся и смерил ее взглядом.) – Скажите им прекратить! Неужели вы позволите убить невинных детей? Да христианин ли вы?
Он продолжал сверлить ее голубыми глазами великана, взирающего на свой ужин. Ладно, пусть делает что хочет.
– Вы расскажете священнику, что убили детей? – насела она. – Неужели в вас нет ничего человеческого?! Пустите меня, и я скажу им прекратить!
Тогда детина-ирландец подхватил ее своими могучими лапищами, и она решила, что вот сейчас он ее прикончит.
Но он, к ее удивлению, начал проталкиваться сквозь толпу, и через несколько секунд она очутилась на незанятом участке.
Впереди был приют. Позади, когда великан опустил ее и она обернулась, бушевала толпа.
Это было ужасающее зрелище. Ярость рвалась наружу, как клокочущее жаркое дыхание. Толпа метала свирепые взгляды, орала, потрясала снарядами и изрыгала пламень на приют. Теперь, когда она здесь, как обратиться к этому чудовищу? Да и услышат ли ее вообще?
Затем вдруг отдельные взоры обратились к ней. Кто-то стал показывать пальцем за ее спину. Что-то позади Хетти частично завладело вниманием толпы. Она обернулась.
Чуть дальше по улице распахнулась дверь бокового входа. Оттуда высунулась голова женщины. Хетти узнала ее. Смотрительница приюта. Женщина с ужасом взирала на улицу. Но она, похоже, сочла, что другого выхода нет, так как рядом с ней появился сперва один черный малыш, потом второй, третий. Приютские дети выходили наружу. Мало того, Хетти с изумлением поняла, что они покорно выстраиваются в ряд.
Господи боже, да они же небось собрались в церковь! Чуть позже вышел и суперинтендант. Он принялся строить детей в небольшую колонну, и, кроме него и смотрительницы, помочь им было некому. Они просто продолжали прибывать, смотрительница поторапливала, а суперинтендант следил, чтобы строй был ровным.
Они собирались вывести всех, двести тридцать семь душ, в это пекло, поскольку ничего другого не оставалось. И сохраняли спокойствие. Ради детей – предельное спокойствие.
И это не понравилось толпе. Ее это ничуть не устроило.
Как по какому-то страшному волшебству, та ее часть, которой не было видно улицу, приметила по глазам тех, кто видел, что дети вышли. И толпа забурлила от бешенства при мысли, что жертва осмелилась ускользнуть. А те, кто стоял ближе к Хетти, начали выдвигаться вперед по шажку зараз, подобно змее, проверяющей путь своим жалом. И кто-то снова крикнул:
– Бей негритянское отродье!
Остальные подхватили этот клич.
И дети услышали и затрепетали.
Тогда Хетти осознала, что между толпой и детьми находятся только она и детина-ирландец.
Она поняла, что толпа, как ни странно, толком ее не видит. Она находилась в поле зрения, но все внимание сосредоточилось на детях. Теперь уже вышли почти все. Она оглянулась. Смотрительница говорила детям, что пора трогаться. Быстро, но не очень. Толпа тоже это заметила.
– Ниггеры уходят! – крикнула какая-то женщина.
Хетти ощутила, что образовавшийся строй вот-вот распадется и люди хлынут в обход нее.
– Стойте! – прокричала она. – Хотите обидеть маленьких? – Она раскинула руки, словно могла удержать их. – Это малыши!
Теперь толпа увидела ее и сосредоточилась на ней. Увидела ту, кем она была, – богатую протестантку-республиканку, их недруга. Стоявший рядом богатырь-ирландец молчал, и ей неожиданно пришло в голову, что он мог специально выставить ее на смерть.
И все же на краткий миг толпа заколебалась. Затем опять зазвенел женский голос:
– Леди, это дети ниггеров! Можно запросто перебить!
Толпа одобрительно зарокотала и чуть сместилась вперед.
– Не смейте! Не смейте! – отчаянно крикнула Хетти.
И тут, к ее удивлению, зычно гаркнул великан-ирландец:
– О чем вы думаете? Разве в вас нет ничего человеческого? Ни в ком, ни капли?
Хетти не понимала толпу. А толпа, несмотря на свою ненависть к ней, не нападала по единственной причине: Хетти была леди. Но стоявший с ней рядом гигант был мужчиной. Из их числа. А ныне – предателем, который переметнулся к врагу и вздумал делать внушения. С воплем ярости две женщины бросились на него. Мужчины – за ними. Если детей нельзя, то его-то можно! Он свой, и это честная игра.
Габариты ничуть не помогли великану. Перед толпой богатырь – ничто. В мгновение ока его сбили с ног.
Хетти никогда не видела, как толпа расправляется с человеком. Она не ведала ее звериной силы. Начали с лица, пиная и топча его тяжелыми башмаками. Она увидела кровь, услышала хруст костей, а после уже не различала ничего: ее отшвырнули через улицу, и его тело скрылось под ногами сонма людей, топтавших его со всей дури и налегавших всем весом, еще и еще, снова и снова.
Когда куча-мала распалась, от великана-ирландца не осталось почти ничего.