Нью-Йоркские Чайки - Повести
Шрифт:
поближе. Том может долго и быстро бегать, умеет нырять и прыгать с
песчаного обрыва. И, надо сказать, Арсюша чувствует это превосходство
Томаса, завидует ему и хочет быть таким же смелым и ловким.
Единственное, что Арсения немного смущает – вспышки злости и та
жестокость, с какой Том порой душит мальков и отрывает крабам клешни. А
если Тому что-то не нравится, он может страшно рассердиться и полезть в
драку.
«У Томаса нет отца, поэтому
несчастный ребенок», – эту фразу Арсений как-то услышал в разговоре
своих родителей, и потом над ней размышлял, пытаясь найти связь между
«несчастным ребенком» и «нет отца». Связи никакой, надо сказать, не
обнаружил: у Томаса-несчастного игрушек гораздо больше, чем у Арсюши,
и мама ему разрешает очень многое. Интересно, подглядывает ли Томас за
своей мамой, когда она принимает душ?..
Иногда к их команде краболовов присоединяется и Мойше – миссис
Эстер и мистер Джеффри стали разрешать Мойше ходить на пляж с
соседями. Мойше даже у воды не снимает свою ермолку, еще и одет в
спортивные, до колен, рейтузы и футболку. Мама объяснила, что Бог так
велит иудеям. Строгий, однако, Мойшин Бог, еще строже Бога в церкви.
Если уж речь о Богах, то и Бог в церкви тоже не отличается
мягкостью. Иначе, почему Арсюша по воскресеньям должен там томиться
все утро под заунывное пение совершенно непонятных слов: «отчинаш,
всинебесих, всится имя твое...»? Да еще и под частые мамины одергивания
39
и замечания: «Ты что, не можешь постоять спокойно пять минут?!» Пять
минут! Как понять, что такое пять минут?! Это когда наступит вечер, и тебя
погонят спать? Э-эх, просто беда с этими Богами. Арсюша искренне
сочувствует Мойше, если из-за Бога тот должен ходить по пляжу одетый.
Еще Мойше – «несчастный», это тоже сказано о Мойше мамой в
разговоре с отцом. Правда, почему такие совершенно разные – Томас и
Мойше – одинаково «несчастные», непонятно.
Мойше – пугливый, робкий. С обрыва прыгать не умеет, стоит внизу и
смотрит, как Томас с Арсением и другими ребятами отважно прыгают и
перекатываются по песку. Бегает Мойше медленно и слабо, хоть и
старается, но никогда и близко не угонится за остальными. Нырять он вовсе
не умеет, заходит в воду по колени и растерянно озирается по сторонам,
будто ждет чего-то, то ли аплодисментов, то ли насмешек. Чего уж говорить
о ловле крабов, где нужна сноровка и смелость?
…Ты идешь по прозрачной воде, едва-едва замутненной песком.
Склизкие лентообразные водоросли цепляются за ноги. Сонмы глаз
застывших чаек
существами, часто восклицающими: «Крэб! Крэб!».
Вот по дну, взрывая песок всеми шестью лапками, бежит серый краб.
Он появляется неожиданно, из расселины камня, где долго прятался в
темной прохладе. Краб бежит к водорослям, в бахроме которых обильная
пожива планктона. «Крэб! Крэб!» – кричит Томас, вонзает руку в воду и
выдергивает краба. Тот отчаянно шевелит в воздухе клешнями. Стайка
перепуганных мальков шарахается в сторону, блеснув чешуей.
«Крэб! Крэб!» – Арсюша наклоняется низко к самой воде,
вглядывается – что-то темное как будто шевелится у камня, то ли тень, то ли
гнилая палка.
Напряженно глядят неподвижные чайки на этих двуногих существ,
которые порою взбираются на камни, влезают в щели между валунами.
40
Иногда существа подбираются так близко, что некоторые чайки, издав
возмущенный крик, срываются с места и перелетают на другие камни.
«Крэб! Крэб!» – это Мойше, он тоже цапнул одного маленького
крабика и выбежал с ним на сушу. Набрал в половинку большой ракушки
воды и выпустил крабика туда.
У Мойше нет переносного пластикового аквариума на веревочке, как
у Томаса, Арсения и других ребят. Мама обещает купить. У него нет ни
летающих змей в окраске Спайдерменов, ни надувных акул. Но Мойше
сейчас безумно счастлив – он сам поймал замечательного краба, с такими
подвижными клещами и длинными усами, смотри, как шустро бегает по
дну ракушки.
Мойше, конечно, его выпустит обратно в океан, ведь там, под
камнями, его ждут мама, папа, сестра Пэм и любимая собака Джилл. Разве
можно человеку, если он даже и краб, жить в чужом месте, с чужими
людьми?..
В Денвере они несколько раз всей семьей ездили в Скалистые горы на
отдых в кемпинг, купались в горной речушке. Крабов там не было. Мойше
поправляет на голове ермолку, приколотую к волосам. Надо сказать,
ермолка чертовски ему надоела, но дядя Джеффри и мама запрещают ее
снимать под страхом Божьего наказания. Живя в Денвере, он ходил без
шапки и в холода, и никому, даже Богу, не было до этого дела.
Мокрая одежда Мойше, с прилипшим к ней песком, стала тяжелой. С
кончиков пейсов капает вода. «Крэб! Крэб!» – доносятся до Мойше крики.
Он собрался, было, выпустить краба, но вдруг словно очнулся – что же
тогда он покажет ребятам? Они ведь тогда будут опять его дразнить, мол,