Нюрнберг. Скамья подсудимых
Шрифт:
ЛОРЕНС: Вы уверены?
ГЕРИНГ: Абсолютно.
РУДЕНКО: Вам предъявляли протокольную запись от шестнадцатого июля 1941 года. На этом совещании вы присутствовали.
ГЕРИНГ: Я не получал приказа об уничтожении Москвы.
Три удара молотка. Лоренс и Руденко исчезают во тьме. В камере по-прежнему двое — Геринг и Уиллис.
УИЛЛИС: Что с вами, рейхсмаршал?
ГЕРИНГ: О чём мы говорили?
УИЛЛИС: Я спросил, верите ли вы в Бога.
ГЕРИНГ: И что я ответил? Вы неплохо говорите по-немецки, лейтенант. У вас и у англичан переводчиками
УИЛЛИС: Кажется, да.
ГЕРИНГ: Ему кажется!.. Как вам княгиня Волконская? Говорят, она приглашала советских коллег к себе в гости в Лондон на чашечку чая. Она совсем с приветом?.. Здесь все шпионят за всеми. А в центре внимания кто? Я!.. Вы обратили внимание на молоточек председателя трибунала лорда Лоренса в первые дни трибунала? Сплав благородных металлов инкрустирован сапфирами, бриллиантами — это огромные деньги! Когда у него украли этот молоток, бедняга Лоренс так расстроился, что перестал приходить на процесс. Суд приостановили! Полиция, как я понимаю, ничего не нашла. Теперь он стучит простым деревянным молотком… (Пауза.) Плевать я хотел на ваш трибунал! Американцы сознательно вытащили нас именно сюда. Нюрнберг! Партийные съезды, парады! Что здесь осталось от стадиона? Здесь, в Нюрнберге Бек, Гальдер и другие подонки в тридцать восьмом году задумали арестовать фюрера, когда он вернётся в Берлин. Фюрер поехал не в Берлин, а на встречу с Чемберленом в Мюнхен… Никогда я не признаю Гесса в этом ублюдке! Вы не повесите Гесса. Он нужен вам живой, как символ, как муха в банке!.. (Пауза.) Знаете, Тэкс, Америка скоро поймёт, что защищает здесь не ту философию. Коммунизм не для Америки. Вы не согласны? Вы согласны со мной, Тэкс! И что это значит? Это значит, что у нас с вами один враг. Скоро Америка будет готовиться к новой войне. Она уже готовится. Только русские отмечают годовщину победы над нами. Годовщину Победы, Тэкс! Что может быть более свято для военного, чем победа! Русские празднуют падение Берлина, вы — победу над Японией. Вы уже врозь, после этого можете называть себя союзниками сколько влезет! Я смеюсь над вами, я торжествую!.. Вы здесь единственный, с кем я могу поговорить, Тэкс.
Полумрак, звук печатающей машинки. В луче света — Руденко.
РУДЕНКО: Когда на допросе Геринг заговорил о загадочном советском человеке, которого не понимала и не понимает буржуазная Европа, о человеке, который установил на крыше цитадели нацизма знамя победы, корреспондент газеты «Правда» Борис Полевой засел за свою рукопись… Старший лейтенант Алексей Маресьев, он писал о тебе, о простом советском человеке. Писал увлечённо, легко, без конспекта, используя репортёрские записи после той встречи под Орлом. Где ты, лётчик Маресьев? Жив ты или нет? Здесь, в Нюрнберге ночами журналист Полевой пишет о тебе повесть. На суде договорился с машинисткой, живущей неподалеку во флигеле, после заседаний ходит к ней и диктует. В руках толстая папка с листами, исписанными за девятнадцать дней. Ему бы выспаться. Да разве заснёшь! Полевой дал телеграмму жене, что обещанную повесть окончил, перепечатал и ко дню рождения доставит в журнал «Октябрь». Я сохранил эту телеграмму. А вот и другая. (Вынимает из кармана бланк, читает.) «Корреспонденту „Правды“ полковнику Полевому. Редакция „Октября“ ознакомилась с вашей повестью. Поздравляем! Требуется небольшая редакционная работа. Договорились о вызове вас в Москву…» Вот так-то, Борис! Вылетайте в Москву. Вы ещё скажете спасибо Нюрнбергу!..
Три удара гонга. Зал заседаний трибунала. Руденко допрашивает Йодля.
РУДЕНКО:
ЙОДЛЬ: Я нахожусь здесь для того, чтобы защитить честь германского солдата.
РУДЕНКО: Вы считаете себя честным солдатом?
ЙОДЛЬ: Да.
Оживление в зале.
РУДЕНКО: В последние годы вы были столь же правдивы? Почему вы молчите? Вы по-прежнему отрицаете, что были заместителем Кейтеля?
ЙОДЛЬ: Я был старшим по чину офицером после Кейтеля и замещал его.
РУДЕНКО: От вас исходила директива о подготовке плана нападения на Советский Союз? Я цитирую показания генерала Варлимонта: «Йодль ошеломил нас этим».
ЙОДЛЬ: Эта война должна была быть превентивной. Советская Россия была опасна для мира. Мы считали, что Сталин…
РУДЕНКО: Директива о нападении исходила от вас?
ЙОДЛЬ: Я был одним из тех, кто готовил план нападения.
РУДЕНКО: Кейтель, Геринг, Мильх, Паулюс заявили, что были против войны с Советским Союзом. Что вы скажете об этом? Вы меня слышите, Йодль? Вы помните речь Гиммлера об уничтожении на Востоке десяти миллионов славян? Освободившиеся земли Гитлер хотел превратить в райские сады для немцев, не так ли?
ЙОДЛЬ: Что фюрер хотел сделать, я не знал.
РУДЕНКО: Приказ об уничтожении пленных после допроса подписан вами?
ЙОДЛЬ: Я хотел бы увидеть этот документ.
РУДЕНКО(передаёт документ). У вас нет сомнений в его подлинности?
ЙОДЛЬ: Это подлинный документ.
РУДЕНКО: Вы подписывали приказы, которые противоречили международным законам и договорам.
ЙОДЛЬ: Я должен был консультироваться с Гаагской конвенцией?
РУДЕНКО: Вы могли повлиять…
ЙОДЛЬ. Повлиять? На что повлиять? Если бы я был против, меня бы расстреляли. Долг солдата, кодекс чести — выполнять приказы.
РУДЕНКО: Этот кодекс чести распространяется на убийство мирного населения?
ЙОДЛЬ: На войне жертвы неизбежны.
РУДЕНКО: Что касается репрессий против евреев…
ЙОДЛЬ: Мне ничего не было известно об этом!
РУДЕНКО: Трибунал располагает донесением Коха на ваше имя: «Еврейское население Киева, тридцать пять тысяч человек, было уничтожено». (Передаёт Йодлю ещё один документ.) Там так написано?
ЙОДЛЬ(отстраняется от бумаги). Да.
РУДЕНКО: И вы ничего об этом не знали?
ЙОДЛЬ: Я не помню, когда впервые увидел этот документ.
Камера Гесса. Гесс ходит из угла в угол, посматривая на лейтенанта Уиллиса. Оба молчат.
ГЕCC: И что дальше? Вы хотели мне что-то сказать. Что? Я слушаю. Слушаю!
УИЛЛИС: Вы столько лет были другом фюрера…
ГЕCC: Вместе мы были в тюрьме. И что?
УИЛЛИС: В тюрьме он диктовал вам «Майн кампф». Вы знали о нём все: его мысли, идеи.
ГЕCC: Знать всё невозможно. И что?.. Вам интересно, кто я? Идеолог нацизма? Или миротворец?.. Мальчик мой, вы действительно так наивны? Исповеди не будет. Позвольте мне самому подвести итог своей жизни в общих чертах.
УИЛЛИС: Вы говорили на допросе, что лучше гибель заодно с большевизмом, чем вечное рабство с капитализмом.