Нюрнбергский процесс, Преступления против человечности (том 5)
Шрифт:
Бабель: Были ли Вы "капо"?
Буа: Нет. Я был вначале переводчиком.
Бабель: Каковы были Ваши обязанности?
Буа: Надо было переводить на испанский язык все дикие вещи, которые немцы хотели сказать испанским заключенным. Затем я занимался фотографией: проявлял фотопленки, которые снимали в лагере для того, чтобы зафиксировать все, что происходило в лагере.
Бабель: Какова была практика организации визитов? Посетители приходили только во внутренний лагерь или же и на места работы?
Буа: Посетители обычно осматривали весь лагерь и невозможно, чтобы они не знали, что происходило. Исключения делались только в случае, когда прибывали крупные чиновники или высокопоставленные лица из Польши, Австрии или Словакии. Им давали осматривать только лучшие места. Франц Цирайс говорил им: "Смотрите сами".
Бабель: Было ли запрещено заключенным говорить между собой о положении в лагере? С людьми не из лагеря такие разговоры были, очевидно, едва ли возможны?
Буа: Да, это было так строго запрещено, что если кого-нибудь заставали за такими разговорами, то не только ему самому грозила смерть, это означало ужасные репрессии для всех его соотечественников.
Бабель: Как Вы можете охарактеризовать "капо"? Как они вели себя по отношению к другим заключенным?
Буа: Иногда они были достойны быть эсэсовцами. Чтобы быть "капо", надо было быть арийцем. Это значило, что у них был воинственный вид и, наравне с эсэсовцами, они имели на нас все права. Они имели право обращаться с нами, как звери. Эсэсовцы предоставляли им право делать с нами все, что они хотели. Поэтому, после освобождения, пленные убили всех "капо", которых они смогли обнаружить.
Незадолго до освобождения, "капо" попросили разрешения вступить добровольно в части СС. И они ушли с частями СС, так как они знали, что их ожидает. Несмотря на это, мы везде искали их и уничтожали на месте.
Бабель: Вы говорите, что они вели себя как звери. На основании чего Вы заключаете, что они могли это делать?
Буа: Нужно было быть слепым, чтобы не видеть этого. Можно было видеть, как они себя держали. Мы предпочитали умирать как люди, чем жить как звери, а они предпочитали жить, как звери, как дикари, как преступники. Такова их природа. Я прожил там четыре с половиной года и очень хорошо знаю, что они делали. Среди нас были многие, которые могли быть назначены "капо" за свою работу, так как они были специалистами в какой-либо области, но они предпочитали, чтобы их били или даже убивали, чем стать "капо".
Бабель: Спасибо.
Председатель: Хочет ли еще кто-нибудь из защитников задать вопросы свидетелю? Господин Дюбост, может быть, Вы хотите задать еще несколько вопросов?
Дюбост: Нет, у меня больше нет вопросов, господин председатель.
Председатель: Очень хорошо. Вы хотите что-нибудь еще сказать генерал Руденко?
Руденко: Господин председатель, свидетель сообщил о том, что в его распоряжении есть фотодокумент 30 советских военнопленных, оставшихся в живых из нескольких тысяч, заключенных в этот лагерь. Я бы просил, господин председатель, предъявить этот фотодокумент, чтобы он подтвердил суду, что на фото именно та группа советских военнопленных, о которой он говорил.
Председатель: Конечно.
Руденко: Господин свидетель, Вы можете показать эту фотографию?
(Свидетель показывает фотографию членам Трибунала)
Председатель: Эту фотографию Вы имеете в виду?
Буа: Я могу утверждать, что эти 30 человек из группы военнопленных были еще живы в 1942 году, но, имея в виду условия лагеря, очень трудно сказать, жив ли кто-либо из них сейчас.
Председатель: Скажите нам, когда была снята это фотография?
Буа: Это было в конце зимы 41-42 года. В это время было еще 10 градусов мороза, и можно видеть на фотографии, как они выглядели от холода... Я бы хотел заметить, что были случаи, когда совершались массовые убийства советских офицеров, надо это особо отметить, так как речь идет о военнопленных. Мне хочется, чтобы меня прокуроры внимательно выслушали.
Председатель: Что именно Вы хотите сказать относительно массовых убийств русских военнопленных?
Буа: В 1943 году пришел эшелон с офицерами. В самый день прибытия их начали истреблять всякими способами. Но потом по-видимому сверху был получен приказ об этих офицерах. В нем говорилось, что с ними следует поступать по особому.
Их поместили в лучший блок в лагере. Им дали одеть новую одежду русских военнопленных, им даже выдали сигареты. На их постели постелили простыни. Им давали есть все, что они хотели.
Они спустились в каменоломню, но переносили только небольшие камни, причем по 4 человека. А в это время начальник документального отдела обершарфюрер Пауль Риккен беспрестанно фотографировал все это своей "лейкой" Он снял приблизительно 48 кадров. Они были проявлены мною и пять экземпляров каждой, размером 13 х 18, с негативами, были посланы в Берлин. Жаль, что я не украл эти негативы, как другие.
Когда все было окончено, у русских была отнята одежда и все остальное. Потом их повели в газовую камеру. Комедия была закончена. Все могли видеть на фотографиях, что с русскими военнопленными офицерами, и особенно с политкомиссарами, обращались хорошо, что за ними ухаживали, что они почти не работали и что они были в хорошем состоянии. Это надо отметить, потому что, как мне кажется, это необходимо.
Есть еще один вопрос. Был один так называемый 20-й барак. Этот барак находился внутри лагеря и, несмотря на электрифицированные проволочные заграждения вокруг всего лагеря, вокруг этого барака была дополнительная стена, по которой проходила проволока с электрическим током.
В этом бараке находились русские военнопленные - офицеры и комиссары, несколько славян, французов и даже, как говорили, несколько англичан. Никто не мог входить в этот барак, кроме двух начальников - коменданта внутреннего лагеря и коменданта внешних лагерей. Эти заключенные были одеты как мы, каторжники, но они не имели никаких номеров и никаких знаков. Отдел документов их, наверное, сфотографировал. На грудь им вешалась бляха с номером. Номера начинались с 3000 с чем-то. Был один номер, который напоминал номер 11 (две синие черточки). Итак, номера начинались с 3000 и кончались приблизительно около 7000. Фотографом в это время был унтершарфюрер СС Герман Шинлауер. Он был родом из района севернее Берлина, не помню названия местности. Ему было приказано проявить фотопленку и сделать все остальное самому. Но, как все эсэсовцы из внутренних отделов лагеря, этот человек ничего не умел делать. Таким людям всегда нужны были заключенные, чтобы последние выполняли их работу. Поэтому я ему был нужен для проявления фотопленки. Я увеличивал фотографии до формата 5 х 7. Их передавали оберштурмфюреру Шульцу из Кельна, руководителю политотдела. Он сказал мне, чтобы я никому ни о чем не говорил о том, что мы проявляли фото сами, иначе с нами бы немедленно расправились. Но, не боясь последствий, я обо всем рассказал товарищам для того, чтобы, если одному из нас удалось выйти из лагеря, он бы рассказал об этом всем... Поэтому я знаю подробно, что происходило в этом бараке. Это был как бы внутренний лагерь. Размеры этого барака были, как размеры других - 7 метров в ширину и 50 - в длину. В нем находилось 1800 человек, которые получали менее одной четвертой того рациона пищи, который получали мы. У них не было ни ложек, ни тарелок. Из котлов им выбрасывали испорченную пищу прямо на снег и выжидали, когда она начинала леденеть. Тогда русским приказывали бросаться на пищу. Русские были так голодны, что дрались, чтобы поесть, а эсэсовцы этим пользовались как предлогом, чтобы избивать их резиновыми палками.
Председатель: Вы хотите сказать, что русских помещали в барак номер 20?
Буа: Русские не попадали непосредственно в лагерь. Тех, которых немедленно не отправляли в газовую камеру, прямо отправляли в барак номер 20. Даже блокфюрер не мог туда входить. Несколько раз в неделю прибывали транспорты по 50 - 60 чел. Из барака все время доносились крики.
В январе 1945 года, когда русские узнали, что Советская армия приближается к Югославии, они испробовали последнюю возможность: они взяли огнетушители, перебили солдат охранного поста, захватили ручные пулеметы и все, что они могли использовать в качестве оружия. Из 700 человек только 62 смогли убежать в Югославию. В тот день Франц Цирайс, комендант лагеря, дал по радио приказ всем гражданам, чтобы они помогли "ликвидировать русских преступников", убежавших из концлагеря. Он объявил, что тот, кто докажет, что он убил кого-нибудь из этих людей, получит крупную сумму в марках. Поэтому все сочувствующие нацистам в Маутхаузене занялись этой поимкой и им удалось убить более 600 убежавших, что было, между прочим, нетрудно, так как некоторые из русских не могли проползти более десяти метров.