О душах живых и мертвых
Шрифт:
Гарнизоны черноморских укреплений страдали от лихорадок; болезни уносили больше жертв, чем военная борьба. Это были не столько укрепления, сколько лазареты, в которых страдальцы были оставлены без всякой помощи. В фортах не хватало питьевой воды, солдаты получали гнилое мясо и заплесневевшие сухари. Не было медикаментов, и лекари были бессильны против эпидемий.
Но император твердо верил в несокрушимую мощь береговой линии. И как могло быть иначе, если эта линия была учреждена по личному его повелению?
Так
Героизм проявляется не только в боях. Нужны были непоколебимое мужество и железная воля, чтобы нести службу в этих условиях. И гарнизоны ее несли.
Из-за стен укреплений нельзя было показаться, не рискуя вызвать меткий выстрел невидимого и неуловимого врага. Добывание дров, пастьба скота, возделывание огородов и рытье могил – решительно все оплачивалось кровью. Злокачественная лихорадка и цинга завершали остальное.
Если какой-нибудь ротный песельник, вчера еще запевавший у костра, сегодня пламенел от лихорадки и тяжело бредил, все-таки не умолкали под вечер голоса: неунывающую русскую песню подхватывали те, кто оборонялся ею от завтрашних невзгод.
Если кончались даже гнилые сухари, а питьевую воду строго отмеряли походной манеркой, все так же выходили на посты боевые караулы, а у костра, уже чувствуя проклятый озноб, все еще вел затейливый рассказ какой-нибудь солдат, пригнанный с Волги или из вятских лесов, и дружным смехом отвечали рассказчику слушатели.
Героизм заключался в том, что, уже не надеясь на помощь, забытые гарнизоны стояли так же твердо, хотя хорошо знали, что не сегодня-завтра обрушится на форты несметная сила. Отступать было некуда – за спиною было грозное, бурливое море. Впрочем, никто и не собирался отступать.
Война на Кавказе шла так, как совершалось все в империи Николая Павловича. Кнутобойцы в генеральских эполетах пользовались наибольшим расположением и доверием императора. Им и вручено было высшее командование, хотя ничего не знали эти командиры, кроме шагистики и шпицрутенов.
Император был свято убежден в чудодейственной силе созданных им порядков: ведь война велась победоносно. Самодержец верил в свое великое предназначение. Об этом не уставали говорить и придворные, и военный министр, и генералы, которым он повелел учредить на Кавказе черноморскую береговую линию.
Стоя у карты, он сделал величественный жест рукой:
– Надо отрезать непокорных от моря. Отсюда пойдет последнее наступление в глубину страны.
Николай Павлович неоднократно говорил и повторял: «Нечего нянчиться с дикими!»
Так говорил царь,
И вдруг военный министр граф Чернышев испросил срочной аудиенции.
Аудиенция состоялась поздним вечером девятого апреля 1840 года. Министр был бледен и растерян.
– Ваше императорское величество, – начал доклад граф Чернышев, – мне выпал тяжелый долг всеподданнейше доложить вашему величеству…
Николай нахмурил брови.
– На черноморской береговой линии, – продолжал министр, – в ночь на двадцать второе марта пал форт Михайловское. Прискорбное известие только что получено через фельдъегеря.
Император отбросил карандаш, который держал в руке.
– А гарнизон? Что делал гарнизон?
– Гарнизона более не существует, ваше величество. Когда неприятель ворвался в укрепление, осажденные взорвали пороховой погреб…
Царь склонился к карте.
– А береговая линия? – спросил он, и в вопросе его почувствовался страх.
Но карта давала ясный ответ: с падением Михайловского форта перестала существовать вся береговая линия, как будто не сам император приказал ее воздвигнуть.
И Николай Павлович впал в ярость. Министр почтительно слушал, пока император выкрикивал ругательства и проклятия. Потом царь прошелся по кабинету и опять уставился на военного министра.
– Экспедицию! Срочно снарядить экспедицию, которая восстановит береговую линию и, пройдя в глубь территории, покарает этих дикарей! Экспедицию! – вдруг на высоких нотах кончил Николай Павлович.
– Так точно, ваше императорское величество, – поддакивал военный министр. – Немедленно снарядить экспедицию… Не ручаюсь, однако, за сроки. Вблизи нет достаточного количества войск, мало запасов.
– Не потерплю ни минуты промедления! – оборвал царь. – Какие полки расположены поблизости?
– Тенгинский пехотный полк, ваше величество.
– Какой дивизии? Где расквартированы остальные полки?
Министр едва успевал отвечать. Царь требовал войск, приказывал перебросить форсированным маршем воинские части, находившиеся в Крыму.
Военный министр не возражал. Так родился план новой, грандиозной экспедиции. Штабная машина заработала. На Кавказ поскакали фельдъегери. Собранные наспех войска должны были врезаться в плохо разведанную территорию, не имея ни боевого снаряжения, ни опоры за собой. Полки должны были начать эту экспедицию измученные длинными маршами. Император требовал только одного – быстроты. Никто не занимался разработкой планов похода, никто не знал его конечных целей. Начать боевые операции должен был Тенгинский полк, оказавшийся ближе всех к месту катастрофы.