О, этот вьюноша летучий!
Шрифт:
– Стрекоза! – ликующим голосом воскликнул царь, поднимая над головой трепещущее существо. – Стрекоза осмелилась! Князь Нардин, где ты есть?
Бояре пугливо стали переглядываться – князь отсутствовал. Кукинмикин зловредным шепотом пустил сплетню:
– Нащокинская дочка с цыганином убежала. Ох, отклеится сегодня борода у Нардинки.
Вдруг уханье, оханье, топот послышались во дворце, словно старый битюг бежит. Секунду спустя первый стольник уже лежал в ногах государя.
– Горе, горе у меня, августейший государь! Ратуйте, люди добрые!
Царь капризно притопнул ножкой.
– Стрекоза
Стольник кряхтя поднялся, распушил свою огромную бороду, шепнул на высочайшее ухо:
– Четвертованию подлежит, царь-батюшка.
Царь, хмурясь от удовольствия, исполнил наказание и тогда уж мирно спросил:
– Ну, какое у тебя горе?
– Дочь мою обманом из дому уволок дворянский сын Фрол Скобеев!
Сказав это, стольник в полубесчувствии снова повалился к ногам государя, среди бояр началось великое сумление (дочерьми никто не был обижен), а царь сел на трон и крикнул:
– Призвать всех воинских начальников!
Палата наполнилась звоном: вошли воинские начальники, среди них Томила Ловчиков и граф Шпиц-Бернар в кирасе и фетровой шляпе. Царь сидел в грозной задумчивости, а рыцари переговаривались. Вскоре все уже знали о беде.
– Кто таков сей Фрол Скобеев? – вопросил царь. Томила пошатывался. Если б не отцовский могучий меч, упал бы, пожалуй. Заглянул в «дальновидец» и увидел как наяву: милуется его суженая с рыжим молодчиком.
– Судейская ябеда да плут, да лихой человек, – слабым голосом ответствовал царю Нардин-Нащокин.
– Поймать и на дыбу! – приказал царь.
– Дозволь, государь, я сам вора освежую! – вскричал вдруг, потрясая мечом, Томила. – Я сам освобожу невесту свою ненаглядную!
– Тебе, Томила, уж нельзя позорить свое геройское семя, – сказал царь и задумался. – Бернар, подь сюды! Ты, Бернар, девичий позор покроешь и будешь русская вельможа. Согласен?
Граф весело тряхнул кудрями и выкрутил крашеный ус.
– Бон плезир, государь, унд вундебар!
Между тем Фрол и Аннушка милуются на тайной фатере. Мамка с Вавилоном пьют в сенях чай да только покряхтывают от любовных звуков. Кричат петухи, галки да вороны. Бегут по небу барашки. Фрол приподнялся на локте и призвал Вавилона.
– Поди, Вавилон, к стольнику да проси икону для благословения. Скажи, дщерь его тяжко больна и без иконы не поправится.
– Окстись, Фрол! – взревел Вавилон. – Ноздри мне вырвут, на княжьем дворе… Не пойду!
– Иди! – дико крикнул Фрол и потянулся за саблей.
– А вдруг пытки не сдюжу да окажу твою фатеру, Фрол Иваныч, – тихо сказал Вавилон и отправился по тяжкому заданию, провожаемый глазами любовников.
…
Вечереет, розовеет, зеленеет небо над белокаменной. Ржут где-то кони, брешут собаки, ревут ручные медведи. Мамка кряхтит в сенях, плачет, пьет бесконечный чай. Фрол милуется с украденной боярышней.
– Лебедушка моя… касатушка… лисонька краснохвостая…
– Сокол мой ясный… разбойничек… волчик лесной…
Вдруг близкий стук копыт послышался в переулке. Бросились к окну и увидели ужасное.
На большом коне по переулку скакал царский глашатай, а за конем волочился в пыли связанный Вавилон.
Вот
– …а вора и изменщика Фрола Скобеева всеми силами поймать и на дыбу проводить, а ловкому ловцу дать награду десять рублев! Таково слово Государево!
Глашатай ускакал, уволок скрежещущего зубами Вавилона, а Фрол все стоял, вцепившись в окно, а на плече его плакала несчастная Аннушка.
…Рыдала в сенях мамка, подсчитывая сквозь слезы:
– Десять рублев… так ведь это три коровенки холмогорские… да пуху пуд… да пшена меры две… ой страсти…
Вдруг скрипнула дверь, и в сени проник востроглазый молодой человек, одетый скромно, но опрятно.
– Тсс, Ненилушка, молчи молчком!
…Фрол словно в угаре вытащил свою заветную сабельку и со странным блеском в глазах стал на ней играть вроде как на балалайке.
Мне бы добру молодцуПо бережку гулять,Мне бы златокудромуНа трехструночке играть…Лопнули две струны,Прохудились зипуны!Пошел к лекарю,Пошел к пекарю!Запеки меня в пирог,И поможет тебе Бог…Аннушка, плеща руками, в отчаянии металась по светлице.
– Очнись, мой сокол ясный, испей водички ключевой. Бежать надо нам, на Дон бежать… спасать твою головушку… – Фрол продолжал с бессмысленной улыбкой играть на сабле, да еще и пошел вприсядку.
Вдруг скрипнула дверь, и Фрол прекратил петь, остановился, словно давно уже ждал кого-то.
Появился Онтий, снял шапочку в поклоне, отчего явственно стали видны на его голове остренькие рожки:
– А я вам, господа, слово доброе принес от царя царей Наивеликого государя.
АННУШКА. О, господи!
ОНТИЙ. Ни слова о Господе, а то у меня хвост отвалится.
ФРОЛ (мрачно). Давно я жду тебя, нечистая сила.
ОНТИЙ. Подпиши, сударь, эту грамоту, и пойдем со мной к моему отцу. Он спасет тебя от дыбы да от ката лютого (Подает грамоту).
ФРОЛ. Давай сюда грамоту (надрезает саблей кожу на руке, подписывается кровью, шепчет Аннушке). За любовь твою и души не жалко.
АННУШКА. Фролушка, соколик мой, спаси тебя…
ОНТИЙ. Остановись, глупая баба, не произноси имени противного! Пойдем-ка, Фрол Иваныч, предстанем перед грозны очи нашего с тобой царя.
АННУШКА
Ой прочь, прочь, прочьЛиха-беда-кручинушка!Ой темна как ночьМоя судьбинушка!ФРОЛ
Точат жало палашу,Скрипят досточки,Не отдам я палачуСвои косточки!