o f2be50149fb33788
Шрифт:
лазоревый домик к своей Ивало. Прикипел я к ней,колдунье
гренландской. Хотел я забрать её с собой и она была не против, но
начальство заявило, что этот вопрос можно решить положительно,
но только в Союзе. Я как дисциплинированный советский моряк
220
подчинился. А потом наш траулер вышел в море и в Нуук мы
больше не возвращались. В Мурманске я подал нужное заявление
в компетентные органы и стал ждать ответа. Через
отделе кадров у меня отобрали паспорт моряка и сообщили, что
выход в загранрейсы для меня закрыт на неопределённый срок и
сам я переведён на берег на судоремонт сроком на год.
Между прочим тогда по возвращении с этой гренладской охоты
оказалось, что со мной произошёл какой-то непонятный казус.
Выяснилось, что моё отсутствие продолжалось меньше недели,
если точнее дней пять, хотя я был уверен, что прошло вдвое
больше времени. Можно было попенять на полярный день и
отсутствие смены тёмного и светлого времени суток, но
мурманчанина полярным днём или ночью не удивишь и видимо
всё дело в обилии впечатлений. Для кого-то время насыщенное
событиями бежит быстро, а для кого-то течёт медленно, да и не
так часто встречаешься с таким смешением времён, как в
Гренландии, когда современность столь реально и фантастично
сталкивается и перемешивается с далёким прошлым .
Что -то я расклеился, малый. Старый я стал, сентиментальный.
Иной раз закрою глаза и вижу, как стоит на причале Нуука и ждёт
меня моя Ивало.Она знает,что я жив и знает, что я не забыл её,
ведь как-никак она немножко волшебница."
Ivalo(инуитский) имя собст.,бабочка,маленькая волна, младшая
сестра
П. м. П.' Тайна п. острова.глава 37 "Призрак чёрного
кригсмаринера "
221
Не так часто битые жизнью пожилые мужики раскрывают душу
перед восемнадцатилетними сопляками. Мне стало неловко от
того, что я стал невольным свидетелем момента слабости старого
моряка. Какие-либо комментарии к услышанному с моей стороны
были бы неуместны и буркнув про то, что схожу ка я на палубу,
отдам долг службе, я напялив на голову шапку, ретировался. На
палубе было сыро и промозгло, благо дождь уже перестал
моросить с серого, затянутого белесой, туманной дымкой неба. Я
взглянул на часы, до конца моей вахты, то есть до шести часов
утра, оставалось всего лишь двадцать минут.
" Надо бы сменщика разбудить" - шевельнулась в голове сонная
мысль. "
утреннего послевахтенного отдыха? " - не без лёгкой шизофрении,
замаскированной под самоиронию спросил я сам у себя и в
подтверждении диагноза сам же ответил: " Не иначе вас, моншер
ожидают ужасы с полярной тематикой. К примеру общение с
гренландскими загробными духами, впечатлительный вы наш."
Мой внутренний почти-что клинический монолог прервал
приближающийся знакомый звук. Без сомнения это работал
двигатель возвращающегося под Медвежье крыло баркаса
"Эидис". "Прошло меньше суток. Неужели Верманд с Генкой уже
нашли то, что искали - образец кислотной мины или им попались
какие то не менее важные вещдоки ? " - пронеслось в моей голове.
По телефону внутрисудовой связи я позвонил на мостик и
сообщил вахтенному помощнику о возвращении наших славных
лазутчиков из гнезда диверсантов. После чего отправился на бак
пришвартовывать союзника или союзницу, поскольку "Эидис" всё
же женское имя. С подоспевшим Устинычем мы спустили
штормтрап на борт баркаса, по которому Вард, а за ним и
пламенеющий рыжей макушкой Эпельбаум, поднялись на борт
"Жуковска". У Верманда за плечами торчал изрядным горбом,
притороченный к спине груз, завёрнутый в плотную парусину. На
палубу вышел встречать экипаж баркаса опухший со сна капитан
Владлен Георгиевич. Он без лишних слов повёл Верманда и Генку
к себе в каюту, бросив на ходу в сторону боцмана короткое:
"Пошли !" Поскольку меня на важное мероприятие пригласить
опять забыли, мне ничего более не оставалось, как разбудить
сменщика и отправится почивать согласно корабельной присказке:
" Вахты нет, дави на массу."
222
Проснулся я где-то за полдень и умывшись направился в сторону
камбуза, где в салоне экипажа ещё продолжался обед. За угловым
столом Бронислав Устиныч и угрюмоватый Верманд Вард не
спеша хлебали тресковую уху, изредка обмениваясь короткими
фразами по немецки. Получить какую-либо информацию от
мужчин с таким суровым выражением лиц не представлялось
возможным и наскоро прикончив свою порцию макарон с
тушёнкой, я поспешил обратно в кубрик. Мой тайный расчёт
оказался верен. В матросском кубрике, не щедро освещённом
помаргивающей лампой дневного света, сидела вокруг
небольшого, прикрученного к палубе стола компания из четырёх
человек. На столе возвышалась трёхлитровая, покрытая изнутри