o f2ea2a4db566d77d
Шрифт:
спальне и даже забыл переодеваться. О происходящем в городе не знал. И не задумывался.
2 марта Петр Георгиевич убедил себя зайти хотя бы к соседу по дому – артисту Юрьеву, с
которым водил знакомство. Тот мог помочь в борьбе с царапами. Он принял профессора в
комнате, до отказа заставленной угрожающего вида лавровыми венками и громадными
цветочными корзинами. В нос бил сильный запах увядания.
– Я юбилей справлял в Александринском 25 февраля, - подавленно оправдался
Михайлович. – Это подношения. Очень мило, да? Было… Потребовались две машины и один
извозчик, чтобы всё перевезти, представляете? И вот уже сгнило и бесполезно. За это время
39
столько всего произошло, я даже забыл приказать здесь убраться. Простите… А знаете, мы
когда 25-го домой возвращались, на улицах электричество не горело. Так темно было.
Пустынно. Зловеще тихо. И тут я с цветочками еду… Вот и сейчас как в склепе.
Федотов кивал, потел и совершенно не знал, как подступиться к волновавшей его теме.
– Да вы присаживайтесь, Пётр Георгиевич! Мы, наверное, несколько месяцев не
виделись, да? Рад знать, что вы живы-здоровы. Тоже дома отсиживались?
–
Я…
– Дико, это все дикость просто! У меня ни днём, ни ночью не прекращаются обыски –
говорят, что Протопопов рассадил по чердакам городовых с пулемётами, и теперь их ищут.
У меня ведь верхний этаж, а прямо над квартирой – чердачные окна. Сегодня всем и всюду
мерещатся эти пулемёты, хотя никто их так и не видел. Вы видели? А я, представляете, все
последние дни провёл в проходном коридоре. Там нет окон – вдруг, чего доброго, шальная
пуля залетит. Дикость, дикость.
Актёр запустил руку в волосы, спадавшие короткими локонами ему на лоб, и
пригорюнился. Немного помолчали.
–
Подумать только, - снова заговорил Юрьев, не глядя на профессора. – Мы так
увлеклись работой над «Маскарадом», что чуть было не проглядели революцию!
Федотов решительно его не понимал.
– Неизвестно ещё, о чем больше распускали слухов в феврале – о народных волнениях
или о нашем спектакле. И вы знаете, что любопытно, несмотря на все заграждения в городе –
я и сам еле добрался до театра – но зрительный зал всё равно оказался переполненным! Даже
в царских ложах, к моему удивлению, были великие князья.
– Как вы всё углядели? – вставил профессор.
– Ах, «Маскарад» 25-го игрался при освещённом зале… Я, помню, услышал после
спектакля глухие выстрелы где-то в отдалении. Ещё до юбилейного торжества. Так
удивился… Мне затем поведали, что выстрелы слышались в течении всего спектакля. Там
стреляют, а тут – восторженно аплодируют. А мне-то казалось, что внимание зала приковано
только к моей игре! Вы знаете, я полностью
совершенно не отдавал себе отчета в происходящем… И так странно – в Петербурге
совершаются первые революционные выступления, а высшее общество, тем временем,
смотрит «Маскарад». Большинство во фраках, дамы в вечерних туалетах… Я помню, что на
юбилейном праздновании, а значит и на самом спектакле, присутствовала вся труппа
Александринского театра, также представители всех театров столицы, крупные художники,
литераторы, научные деятели, я не говорю уже о знати. Чувствуете? Город трещит по швам,
и в эту отчаянно важную историческую минуту столичный бомонд, ученые умы, творческая
братия – все собираются в одном месте и делают вид, будто ничего странного не происходит.
Я не слишком много на себя беру?
–
Мне…
– Слава ещё Богу, что в театр не ворвались какие-нибудь вооруженные бандиты и всех
нас там не перестреляли! И тут я такой на сцене: глубоко в образе и с крашеными бровями…
На юбилейном вечере тоже анекдот вышел. Представьте, Карпов, главный режиссёр
Александринского театра, подает мне подарок от его императорского величества государя
императора, такой футляр с золотым портсигаром, украшенным бриллиантовым орлом –
прелесть. Сразу после этого на короткое время наступила тишина, и где-то совсем рядом с
театром раздался громкий выстрел. А мы все в театре умиляемся, улыбаемся. Так чудн о…
–
Поздравляю, - брякнул Федотов невпопад, имея в виду творческий юбилей соседа.
– Чудно, ведь правда же? – тот его не расслышал. – Пётр Георгиевич, позвольте, я на
минутку…
Актёр зачем-то вышел, а профессор остался один в окружении разлагающихся букетов.
Если бы не их запах, Юрьев непременно почувствовал бы, что его гость несколько дней не
мылся и не менял бельё. Сейчас Федотов лихорадочно измышлял, как перетянуть
40
влиятельного знакомого на свою сторону в борьбе с царапами. Не находя места рукам, он
взял иллюстрированный журнал, лежавший на столе. И к своему удивлению тут же
обнаружил вложенную между страниц фотокарточку государя. «Ники» – гласила подпись на
ней.
Вернулся Юрьев.
–
Это, наверное, вам, - смущенно сказал профессор, протягивая ему фотографию.
–
Да неужели?
Но любопытство Юрия Михайловича тут же и завяло.
–
Ники… гм-гм, - без того изогнутые брови артиста легли штормовой волной. – То есть
государь император сам просил вас передать мне этот портрет?