О красоте
Шрифт:
— Ты снова здесь, — сказал, кивая, Феликс. — Хорошо.
— Да, — сказал Леви.
— Значит, ты можешь по субботам и воскресеньям. Всегда. А по четвергам?
— Нет, по четвергам нет. Только по субботам и воскресеньям. Этот четверг — исключение. Вышло так, что я сегодня свободен. Повезло.
Феликс снова кивнул, достал из кармана блокнот с ручкой и что-то в нем отметил.
— Рад, что ты хочешь работать. Это здорово, — заключил он, ставя ударения в разных неожиданных местах.
— Я очень хочу работать, Фе.
— Очень хочешь работать, — с одобрением повторил Феликс. — Отлично. Пойдешь на ту сторону. — Он показал
Леви послушно взял два баула и двинулся было через дорогу, но Феликс окликнул его.
— Твой напарник. Чучу.
Он вытолкнул вперед тощего парня — плечи не шире, чем у девчонки, между позвонками поместится яйцо. Пышное от природы афро, маленькие пушистые усы и кадык больше его собственного носа. Лет двадцать пять, подумал Леви, может быть, двадцать восемь.
На нем был дешевый оранжевый свитер из акрила, закатанный, несмотря на холод, до локтей, и на правой руке красовался продольный шрам, розовый на черном, начинавшийся в одной точке и расплывавшийся по коже подобно кильватерной струе.
— Тебя так зовут? — спросил Леви, когда они перешли через дорогу. — Как поезд?
— Какой еще поезд?
— Ну, поезд, который мчится на всех парах — чу-чу!
— Это гаитянское имя — Чуч…
— Да, да, конечно. — Леви прикинул, как быть. — Знаешь, я не могу звать тебя так. Давай, ты будешь просто Чу. Это лучше, это звучит — Леви и Чу.
— Но я не Чу.
— Я понимаю, просто моим ушам так больше нравится. Чу, Леви и Чу. Ты вслушайся!
Молчание.
— Это по-уличному — Чу, тот самый Чу. Круто же! Ты вот тут возьмись — не так, а вот так. Теперь хорошо.
— Давай-ка лучше делом займемся, — сказал Чу, убирая свою руку из-под руки Леви и оглядываясь по сторонам. — При таком ветре товар нужно чем-то придавливать. Я взял у церкви несколько камней.
Леви не ждал от напарника столь связной и грамматически правильной речи. В немом удивлении он помог Чу развязать его баул, из которого хлынули пестрые сумки, и встал на простыню, чтобы она не рвалась из-под Чу, пока он кладет на ручки сумок камни. Затем Леви укротил камнями свою простыню и начал прикреплять к ней бельевыми прищепками коробки с dvd. Он пытался вести разговор.
— Все, о чем стоит беспокоиться, Чу, это копы. Будь начеку и дай мне знать, как только их заметишь. Свисти и улюлюкай. Старайся предвидетьих появление, — настоящий уличный парень чует копов за восемь кварталов. Это приходит со временем, это искусство. Но ему надо учиться. Таков закон улицы.
— Ясно.
— Я вырос на улице, у меня все это в крови.
— В крови, говоришь?
— Не волнуйся — со временем ты наловчишься.
— Не сомневаюсь. Сколько тебе лет, Леви?
— Девятнадцать. — Леви считал, что чем больше, тем лучше. Кажется, он ошибался. Чу закрыл глаза и покачал головой — тихо, но заметно. Леви нервно рассмеялся.
— Ладно, Чу, ты все сразу-то в голову не бери.
Чу, надеясь на сочувствие, взглянул Леви прямо в глаза.
— Если бы ты знал, как я ненавижу продавать! — воскликнул он, как показалось Леви, с горечью.
— Но ты не продаешь, Чу! — горячо возразил Леви. Так вот в чем дело — в отношении! Он это мигом исправит! — Ты же не за прилавком стоишь. Ты впариваешь.Это
62
Уолл-стрит улица в Нью Йорке, на которой находится Нью Йоркская фондовая биржа.
Наиболее полное на тот момент изложение личной философии Леви повисло в воздухе, ожидая заслуженного «Аминь!»
— Не понимаю, о чем ты, — сказал со вздохом Чу. — Ладно, за работу!
Леви сник. Другим ребятам его энтузиазм по поводу их деятельности тоже был не совсем понятен, но они всегда улыбались и подыгрывали ему. Они освоили тот искусственный словарь, к которому прибегал Леви, описывая их неказистую реальность: зашибала, стремщик, гангстер, ловкач. Рисовавшийся ему образ их группы был лестной заменой действительности. Одно дело лоточник, а другое гангстер. Одно дело торговля, а другое гешефт. Каждому хотелось выбраться из своей одинокой сырой каморки и стать героем яркой хроники, влиться в уличное братство, к которому так убежденно причислял их Леви. Даешь Улицу, гигантскую Улицу братанов, шустрящих на всех углах от Роксбери до Касабланки, от Лос-Анджелеса до Кейптауна!
Леви попробовал еще раз.
— Я говорю, что впаривать — это…
— Louis Vuitton, Gucci, Gucci, Fendi, Fendi, Prada, Prada! — крикнул, как его учили, Чу. Две белые женщины среднего возраста остановились у его простыни и принялись отчаянно торговаться. Леви отметил, что английский его напарника тут же стал куцым и односложным. Не укрылось от него и то, что с Чу покупательницы чувствовали себя гораздо вольготнее, чем с ним. Когда Леви попытался встрять, чтобы расхвалить товар, они взглянули на него изумленно, почти пристыженно. Ах да, Феликс же объяснял, что они не хотят вступать в беседы. Им неловко у тебя покупать. После гипермаркета, где люди так гордятся своей покупательской способностью, Леви все забывал об этом. Он прикусил язык и наблюдал за Чу, который мигом сбыл три сумки за 85 долларов. Еще одно преимущество уличной торговли в том, что клиенты не рассусоливают — быстро платят и быстро уходят. Леви поздравил коллегу с почином.
Чу вынул сигарету и закурил.
— Это не мои деньги, а Феликса, — оборвал он Леви. — Я был таксистом — та же фигня.
— Но мы ведь в доле. Принцип экономики.
Чу саркастически рассмеялся.
— Оригинал — восемьсот баксов, — сказал он, кивая на магазин через дорогу. — Подделка — тридцать. А себестоимость — пять долларов, если не три. Вот и вся экономика. Американскаяэкономика.
Леви в восторге покачал головой.
— И эти тупые коровы отдали тридцать баксов вместо трех? Отпад! Вот что значит впарить.
Тут Чу взглянул на кроссовки Леви.
— Сколько ты за них заплатил?
— Сто двадцать долларов, — гордо сказал Леви и попрыгал на пятках, хвастаясь подошвой со специальными амортизационными вставками.
— Производство — пятнадцать долларов, — сообщил Чу, выдувая клубы дыма из обеих ноздрей. — Не больше. Пятнадцать долларов. Тебе тоже впаривают, друг мой.