О людях и нелюдях
Шрифт:
— Получается, это я тебе проспорила, — не подумав, ляпнула Винка.
— Да, Виночка, — ухмыльнулся Дрозд. — Я жду, — и уставился на нее поблескивающими глазами.
Она зажмурилась и чмокнула его в нос.
— Нет, не годится, — засмеялся он. — Этак и пса приласкать можно. Давай по-настоящему.
Винка раньше никогда не целовала парней сама. Сельские ухажеры иной раз срывали у нее один-другой поцелуй, примерно также как Дрозд. Разве что не отстранялись быстро, а терзали губы, пока не становилось
Дрозд терпеливо ждал, не отворачиваясь и не сводя с девушки глаз. Она собралась с духом, придвинулась к нему и осторожно прижалась губами к его рту. Парень давно не брился, и отросшая щетина, почти превратившаяся в бороду, щекотала и покалывала лицо, а его губы были теплыми, нежными и на удивление мягкими. Винка поцеловала их, но вместо того, чтобы отстраниться, продолжала скользить по его устам, ласково отвечавшим на ее прикосновения. Через несколько мгновений Дрозд судорожно вздохнул и отодвинулся.
— Тебе не понравилось? — прошептала она.
— Понравилось, даже слишком. Поэтому не надо больше.
Он повернулся к ней спиной и больше ничего не говорил. Винка, снова чувствуя неловкость, тоже молчала. Так они и лежали, пока не заснули.
Оба проснулись под утро от тихого, но настойчивого мявканья под дверью. Дрозд встал и впустил Вьюна. Тот сразу нырнул к девушке под бок и замурлыкал. Винка принялась тискать и тормошить рыжего. Где-то на задворках сознания гуляла мысль о том, чем оборотень, скорее всего, занимался ночью, но в руку сейчас тыкался не парень, а кот, и сердиться на него не получалось. Да и, собственно, почему она должна сердиться?
— Оборачивайся, приятель, — сказал Дрозд. — Тебя хозяйка наверняка приласкала на месяц вперед.
Вьюн недовольно фыркнул, но подчинился. Перекинулся, одеваться, как обычно, не спешил, развалился на тюфяке, почти не оставив места девушке, не говоря уж о Дрозде, и принялся стонать.
— Хозяйка приласкала! Тебя бы так приласкали, кобель несчастный! Вот уж точно на месяц вперед. Выдоила досуха, да еще заставила крысу ловить. Объятия у нее медвежьи, чуть ребра не переломала. И никакой еды, жалкая мисочка сметаны и все! Ромашечка, у тебя молоко еще осталось?
Винка подала рыжему кувшин, он сел и принялся жадно пить.
— Ну вот, полегчало, — Вьюн перевел дух, отдавая опустевшую посудину девушке. — Вы, небось, тоже тут времени не теряли? Что, Дрозд, можно девочку домой отправлять? Господин из замка ей теперь не страшен?
Девушка сердито замахнулась на кошака кувшином.
— Пошел ты! — буркнул пес.
— Не, я ночью много где побывал, так что лучше тут подремлю маленько, — лениво отмахнулся от возмущенной парочки рыжий. — Да, пока не забыл. Как тебе удалось провести стражу с крыликом? Ты его не лизнул?
— Лизнул. Слегка, но лизнул. И язык мне обожгло, понятное дело. Но я умею быстро заживлять раны, вот никто ничего и не заметил. Зверей же обычно не проверяют,
Вьюн уставился на друга.
— А меня научишь царапины затягивать?
— Да тут и учиться особо нечему, надо просто хорошую реакцию иметь. Обернуть быстро только пострадавшую часть. Ты же хвост в людском облике умеешь отращивать и когти выпускать.
— Так-то так, но и навык не помешает.
— Сребрик в пальцах покатай, очень способствует.
— Дай попробую.
Дрозд осторожно достал монетку из пояса и протянул кошаку. Тот взял и принялся перекидывать меж пальцами, время от времени шипя от боли. Винка в темноте не видела ожогов, но звуки, издаваемые рыжим, были достаточно красноречивы.
— Дрозд, — спросила она. — Перекидываться больно?
— Больно? — переспросил Вьюн, не дав приятелю ответить. — Пожалуй, но я уже привык. Или, может, с возрастом тело крепнет и становится не так больно. Когда мелким был, иной раз орал во время оборота, мамка утешала. А теперь хорошо даже, будто потягиваешься всласть после сна. Потянуться иной раз и до судороги можно, а все равно приятно… Ох и жжется кругляш! — зашипел и, сунув сребрик девушке, затряс рукой.
— Но ведь и больно? — настаивала Винка, сжимая в кулаке безопасную для нее монету.
— Боль — не самое страшное, — заговорил Дрозд. — А вот чувство уязвимости…
— Пожалуй, — согласился рыжий. — Да, это самое худшее. Ни удрать, ни отпор дать. Тело будто тесто, кости — леденцы. Надо же, а я и не думал об этом. Мне как мамка вдолбила в детстве, что для оборота надо выбирать безопасные места, так и живу. Дышать ведь не забудешь? А тебя никто не учил, что ли?
— Учили-учили, — буркнул пес.
Винка попросила у Дрозда пояс и убрала туда сребрик. Ей стало грустно. Оборотни не только обжигались о серебро. Превращение в зверей и обратно, оказывается, тоже причиняло им боль.
Девушка всегда была жалостливой да еще привыкла заботиться об имевшихся в хозяйстве животных. Вьюна и Дрозда, которых впервые увидела именно в зверином облике, она в глубине души до сих пор воспринимала больше как безобидных животин, чем как вполне способных постоять за себя мужчин. Винка никогда не могла спокойно смотреть, когда деревенские мальчишки мучили мелкую живность: лягушек, кошек, мышей, и иной раз ей самой доставалось за попытку защитить очередную четвероногую жертву. Вспоминая пройденную накануне заставу, она не знала, что возмутило больше: непонятное, но явно оскорбительное предложение молодого стражника, или требование приложить крылик к носу Дрозда, равно как и последующая попытка пнуть Вьюна.
Сегодня она расстанется с оборотнями. Будет пытаться наладить жизнь в селении, где почти каждый день придется сталкиваться с ушлой кабатчицей, противным Коськой и злобным Воронцом. Вспомнив этих троих Винка похолодела. Они же спросят ее, куда делись пес и кот!.. А вот и не спросят, потому что она не желает здесь оставаться. И не потому, что боится расспросов, а потому, что народ здесь неласковый. Да еще не хочется бросать на произвол судьбы Дрозда и Вьюна, бедных, всеми обиженных звериков…