О, Мари!
Шрифт:
Я внимательно слушал Варужана и внутренне был согласен со многими его мыслями, кроме одной – покинуть родину. Все это время я следил за выражением лица Мари. Видно было, что она сильно переживает и полностью согласна с Варужаном, надеется, что тот убедит меня, раз она не в состоянии этого сделать. Впервые я почувствовал, что между нами существует некий труднопреодолимый культурный барьер, что мы по-разному воспринимаем мир и человеческие отношения, что, в конце концов, мы не одно целое и что такое любимое существо в мыслях может желать того, что абсолютно неприемлемо для меня. Мне трудно было продолжать разговор, но я все же решился.
– Мари, сейчас конец февраля, в июне мы получим диплом и попрощаемся с университетом. Четыре года мы были вместе. Я засыпал и просыпался с мыслями о тебе. Сейчас,
– Какие три? Мне было сделано одно предложение серьезным парнем. Второе я сама сделала тебе. А то, что ты рассказал насчет фарцовщика, – какой-то идиотский розыгрыш.
– Хорошо, допустим, серьезный парень предлагает тебе уехать в хорошую страну, где живут честные, добрые люди, а ты, в свою очередь, предлагаешь мне зарегистрировать брак. Это естественно при наших отношениях, абсолютно нормально и естественно. Но я думаю, что надо повременить год-два, а может, и три. Если через год или два твоя семья уедет – а это, судя по всему, обязательно случится, – что сделаем мы? Мой ответ ты знаешь, не буду повторять при Варужане. Решай, время еще есть.
Мари молчала, глаза ее наполнились слезами. Варужан явно почувствовал себя неловко.
– Ладно, ребята, сами разберитесь в своих проблемах. Я пока живу здесь и делаю все, что мне полагается делать. Спокойной ночи!
– Пожалуйста, Варужан, достань для меня билет, я хочу вернуться домой вместе с Терезой, – глухо произнесла Мари.
– Мари, не утруждай Варужана, – перебил ее я. – Если необходимо, я сам достану билет. Спокойной ночи, Варужан.
– А ты не пойдешь отдыхать к себе в номер? – спросил химик.
– Я посмотрю телевизор здесь.
Включил телевизор, но не мог сосредоточиться. Мари, отвернувшись к стене, тихо плакала. Я смотрел на такую знакомую фигурку, на вздрагивающие плечи, и на сердце у меня скребли кошки. Несколько раз я готов был вскочить и закричать: «Не плачь! Уеду с тобой, хоть на Аляску, хоть в Антарктиду», – но сдерживал себя. Примерно через час встал, принес из ванной полотенце, утер покрасневшее от слез лицо любимой, укрыл ее одеялом, погладил по светлым волосам и вышел из комнаты, не говоря ни слова.
Я долго ходил вокруг гостиницы по заснеженным московским улицам. Страшная тяжесть лежала на душе, ощущение чего-то непоправимого не оставляло меня. Внутренний голос подсказывал, что сейчас решается моя судьба и судьба Мари.
Глава 15
Через несколько дней сестры улетели домой. С ними был и Варужан, поэтому я не поехал в аэропорт провожать их. Мои попытки заплатить за авиабилеты Мари мягко, но решительно отвергла: «Ты, Давид, еще долго будешь здесь, тебе деньги нужны больше». Все эти дни мы общались, говорили о пустяках, но к прежнему разговору не возвращались. Думаю, каждый из нас решил тогда для себя, что другой должен будет уступить, пойти навстречу, что возможен какой-то компромисс.
Я мысленно спорил с Мари, считал ее позицию несправедливой. Как это так? Я мужчина, но она хочет принимать решения не только за себя, но и за меня, не хочет жить отдельно от своей семьи, а меня принуждает оставить родителей и уехать в неизвестность. А думала ли она о моих интересах, о моих амбициях? Если у меня в другой стране ничего не получится, я превращусь в жалкого, беспомощного, полностью зависящего от нее и от ее семьи нахлебника. Да она перестанет меня не только любить, но и уважать! Кому нужен неработающий, не зарабатывающий, косноязычный (это еще в лучшем случае) мужчина, клянчащий у жены деньги на карманные расходы или на международные телефонные разговоры с родителями, которых он бросил ради «великой любви»? Да, я действительно люблю Мари, люблю, может, даже больше жизни… Нет, неправда. Жизнь мне нужна, чтобы любить ее, иначе она достанется другому. А кроме того, любовь и долг – это два великих чувства, данных природой человеку. Любовь прекрасна, но себялюбия и стремления к удовольствию в ней больше, чем в чувстве долга. Я не должен любить женщину такой ценой, даже Мари, но я должен любить моих родителей, которые дали мне жизнь и вырастили меня, не жалея сил и времени. Если я не выполню долга перед родителями, то не смогу чувствовать себя полноценным человеком, достойным уважения и любви. Да такого человека и Мари не сможет любить – будет просто жалеть.
Боже, какие душевные муки выпали на мою долю! Если
После отъезда Мари с Терезой жизнь в Москве потеряла для меня свои краски, потускнела, стала какой-то серой и будничной. Я исправно проходил стажировку, за две недели упорной работы в библиотеке закончил дипломную работу. Кажется, получилось хорошо. Аркадий Венедиктович не особо вмешивался в наши дела, и на стажировке мы с Иваном и Марком были в основном заняты чтением криминальной литературы, болтали с Любой и ее подругами, ходили обедать в столовую. Пару раз побывали в гостях у Марка, пили чай, говорили о том о сем. Родители Марка и его сестра Фаина оказались людьми живыми, импульсивными, с разносторонними интересами.
Араму все-таки пришлось постараться, чтобы гандболиста Арчи выпустили из камеры предварительного заключения. Из слов Арама следовало, что он вместе с грузинами внес значительную сумму для передачи прокурору и милицейскому начальнику. Он считал, что это меньшее зло, чем связываться с опасным миром наркоманов и воров. «Знаешь, Давид, – каждый раз повторял он, – я не боюсь их, но эти подлецы знают, где я работаю и где живу, знают весь мой маршрут, распорядок дня, а это очень многое значит. Фактически я становлюсь уязвимым. Что им стоит найти отморозка, наркомана, который за пару доз пырнет меня ножом или даже убьет? Кто меня защитит? Родная милиция? Она будет шевелиться, если почувствует материальный интерес или получит команду с самого верха. Слава Богу, я небедный человек, кое-что зарабатываю, лучше разойтись с миром, чем подвергаться опасности и жить в страхе. Но я ни о чем не жалею. Этот подлец гандболист получил достойный урок, его он не забудет до конца жизни». Перед отъездом девушек Арам попросил их взять с собой в Ереван какие-то ювелирные украшения для его знакомых. Мари с готовностью взялась помогать Араму, ведь он был к нам так внимателен. Знали бы мы, что этот, на первый взгляд, обычный эпизод будет иметь такие сложные последствия!
Через несколько дней я позвонил родителям, и те сообщили, что Мари иногда звонит, даже как-то раз зашла к нам домой. Попросил Рафу быть внимательным к ней, чтобы ее вдруг не обидели. С Мари мы обменивались ничего не значащими фразами и обыденной информацией.
На главпочтамте я несколько раз видел Монстра в неизменной малиновой беретке, окруженного «шестерками» на голову ниже его. К нему подходили с разными просьбами: защитить от беспредельщика-хулигана, рэкетира, заставить кого-то вернуть долг и тому подобное. Артак приказывал кому-нибудь из своего окружения исполнить поручение от его имени, заранее назначая невысокую сумму вознаграждения. Надо сказать, что в этом плане он был человеком нежадным и не стремился, в отличие от многих своих коллег по криминальному цеху, наживать большие деньги. Вообще, к материальным ценностям он не был особо пристрастен, добывал денег столько, сколько нужно было для поддержания его образа жизни. Но когда проигрывал в карты или кости, терял чувство меры. Если его подручным не удавалось выполнить поручение, включался в процесс лично. Фактически Монстр выполнял роль криминального арбитра, уличного мирового судьи высокой инстанции. С воровским миром у него был паритет: обе стороны старались не вторгаться в сферы влияния друг друга. Однажды, увидев меня, он своим странным, лишенным каких-либо человеческих эмоций голосом позвал: