О, Мари!
Шрифт:
«Да, малышка, в твоих глазах я дядя – конечно, дядя. Скоро у меня будет ребенок, меня ждет девушка, ради которой я готов взорвать Солнце и Луну и отдать жизнь без малейшего колебания. Должно быть, нас с тобой разделяют какие-нибудь десять или двенадцать лет, но ты уже принадлежишь к другому поколению. Как быстро мы взрослеем!»
– Может, чуточку и страшно, но служба такая!
Застегнул гимнастерку, махнул на прощанье рукой удивленно глядящим на меня ребятам и отошел.
«Что с тобой, друг? – мысленно спросил я у себя. – Кокетничаешь перед малявкой из средней школы. А ведь всего через несколько месяцев ты станешь отцом, у тебя родится ребенок, а Мари, твоя стройная, гибкая
Через несколько дней я выписался из госпиталя с заключением об отмене решения медицинской комиссии райвоенкомата и о невозможности прохождения военной службы по состоянию здоровья. Вечером Иветта с Лилей заявились в гости с букетом роз, поздравить меня с удачным завершением военно-госпитальной эпопеи. Пришли помощник прокурора Грачя с женой, следователь Леон Багдасаров и еще несколько друзей. К концу вечера появился Рафа с корзиной марочных коньяков и сладостями – осунувшийся, с забинтованной рукой. Я все время опасался, что заглянет Тереза и весть о присутствии Иветты дойдет до Мари, – она начнет переживать, а это было бы очень нежелательно. Однако опасность миновала.
Когда гости разошлись, мама, убирая со стола, сухо произнесла:
– В нехорошие игры ты играешь, Давид. Я никогда не соглашусь с тем, что эта девушка может заменить нашу Мари, которая буквально излучает чистоту и порядочность. Возможно, Иветта девушка и неплохая, несомненно, она красива, но ее красота какая-то порочная, вызывающая. Давид, нельзя травмировать Мари, это нечестно. Но ведь сразу видно, что между тобой и этой девушкой существует какое-то притяжение.
– Дорогие родители, а вам не кажется, что перед тем, как утвердить ваш приговор и меня морально расстрелять, надо располагать хотя бы малейшим доказательством моих прегрешений? Эта девушка и ее подруга помогли мне избежать головокружительной карьеры военного следователя в начищенных до блеска сапогах, и я от всей души им благодарен.
– Ну, раз уж речь зашла о благодарности за отсрочку от службы, то ты должен знать, что военком, безусловно, помог, но медицинская часть вопроса – целиком и полностью заслуга начальника госпиталя полковника Аганова, – заметил отец. – Он оказался земляком твоей матери, более того, близким школьным другом твоего дяди Осика, умершего в ссылке, когда ему было всего девятнадцать лет. Наши добрые ангелы и за такой короткий срок пребывания на земле успевают оставить по себе добрую память. Даже из могилы они помогают нам, – завершил папа под тихий плач матери.
Ночью во сне я видел залитую солнцем аллею госпитального парка и крутящую хула-хуп девочку-подростка, глядящую на меня со смесью веселья и смущения.
На работу я шел со странным чувством – облегчения и в то же время непонятной тревоги. Не было ощущения, что угроза военной службы уже миновала. «Вечером позвоню Мари и обрадую», – решил я.
Зампрокурора велел забрать переданные моим коллегам дела, которые они еще не успели завершить. Я едва приступил к разбору документов, как вдруг в дверь кабинета постучали. Обычно прием свидетелей и других посетителей начинался с десяти утра – до этого шли совещания, составление плана работы, ознакомление с новыми материалами.
Вошел майор Мартиросян. Он явно был чем-то озабочен и выглядел потерянным.
– Что случилось, товарищ майор? – удивился я. – Не можете меня забыть?
– Давид, я пришел попросить: не совершайте такую подлость!
– Что вы имеете в виду? О чем речь?
– Не притворяйтесь, что это не ваших
– Товарищ майор, я попросил бы вас обойтись без странных намеков. Я на самом деле не знаю, в чем вы меня подозреваете.
– Повторяю, это подло! Что вы за люди, а? Есть вопросы ко мне – со мной и разбирайтесь. Зачем вы арестовали моего брата? Он-то здесь при чем? По вашей наводке люди в штатском пришли в таксопарк, где он работает диспетчером. Кто же не знает, что после смены каждый таксист дает диспетчеру несколько рублей? Брата поймали с поличным, арестовали, через день возбудили уголовное дело по нескольким статьям, потом по прямой санкции прокурора отправили в тюрьму. А у него двое детей, ему едва исполнилось тридцать. Думаешь, так гадко мстить – это по-человечески?
– По закону они поступили правильно. Другой вопрос, почему закон был применен выборочно по отношению к вашему брату. Что ж, такая у нас страна, ему выпал несчастливый лотерейный билет. Что касается меня, то я не принимал в этом деле никакого участия. Но это не значит, что, если бы это дело попало ко мне, я точно так же не отправил бы вашего брата в следственный изолятор и под суд. Товарищ Мартиросян, я сочувствую вашему брату и его семье. Вам – нет. Вы недобрый человек, и сейчас самое время напомнить вам известную пословицу: «Посеешь ветер – пожнешь бурю». Прощайте.
– Хорошо, Давид. Но я как раз не прощаюсь. Не думай, что ты победил. Ты меня еще вспомнишь.
Значит, прокурор слов на ветер не бросал и, как видно, ответная акция уже развернулась по полной программе. У прокурора в сто раз больше возможностей прессовать своих противников по всем статьям, чем у военкома. А тот что может сделать? Отправить меня в армию? Смешно! Жаль, конечно, молодого брата Мартиросяна – сломанная судьба, слезы жены, разлука с семьей, бедность, возможно, развод… Дети вырастут несчастными, не зная, почему так сложилась их жизнь. И никто из нас, по большому счету, не виноват. Таковы реалии этой страны, люди живут по ее жестким, негуманным законам, сильный пожирает слабого… Но несмотря на то что в случившемся не было моей вины, на душе было скверно.
Я задумчиво убрал дела в сейф, запер дверцу, опечатал сургучом и медленно, не торопясь, пошел домой.
Дома были гости: приехал близкий друг отца Папин Айрапетян, первый секретарь райкома партии города Гавара, где родился папа, и его жена, главный врач больницы тетя Асмик. Дядя Папин, как я называл его с детства, был очень колоритным человеком, анекдоты о нем ходили по всей республике.
Наши семьи были дружны, а сам я в детстве дружил с сыном Айрапетянов, красивым, немного странным парнем на год старше меня. Потом наши пути разошлись. Пользуясь большой занятостью родителей, сын рано начал курить, гулять с уличными девушками, хулиганить, был весь покрыт наколками, лез в драку по любому поводу, несколько раз оказывался под следствием и с трудом окончил сельскохозяйственный институт. Родители решили отправить его в Москву, будто бы для продолжения учебы, но на самом деле – чтобы спасти от плохого окружения.
– Как дела, товарищ следователь? – весело поинтересовался дядя Папин. – Егише Амирян говорит, что ты перспективный работник, подумывает вскорости забрать тебя в городскую прокуратуру. Серьезное повышение! – Амирян был прокурором города Еревана, нашим земляком и близким другом Айрапетяна.
– Спасибо за добрые слова. Конечно, это серьезное повышение! Сразу должность советника первого класса, то есть майора. Но я так привык к своему коллективу, что не хотел бы переходить в другое место. Все равно, как только проработаю три года, уйду в аспирантуру.