О, Мексика! Любовь и приключения в Мехико
Шрифт:
— Мужчины вроде Рикардо – редкие птицы, – бормотала она. – Тебе следует держаться за него.
И я держалась. Мы превратились в старую супружескую пару через несколько дней после знакомства; шли месяцы, и мы еще сильнее притерлись друг к другу. Мы оба работали допоздна и старались как можно лучше использовать время, которое проводили друг с другом: мы часто сидели в кафе на старинных площадях, обсуждая тонкости наших языков и размышляя о безумии, которое творилось в Мексике. Стоимость тортилий в какой-то момент за одну ночь взлетела более чем на шестьдесят процентов, отчасти потому, что Америка решила превратить большую часть своего
Рикардо так и не превратился в machista. Мы распределяли домашние заботы поровну, как и расходы на хозяйственные нужды. Однако, когда речь шла о времени, Рикардо, похоже, был далек от западных представлений о нем.
Главным препятствием, которое мешало мне это понять, было несоответствие наречий времени в английском языке и в мексиканском диалекте испанского. В словарях испанского языка для слова «сейчас» дается перевод «ahora », но я редко слышала, чтобы мексиканец действительно употреблял это слово. Чаще можно услышать слово «ahorita », которое, как написано в словаре, означает «прямо сейчас». Однако на практике я обнаружила, что «ahorita » в действительности означает «в какой-то неопределенный момент в будущем».
— Я собираюсь домой ahorita, – говорил Рикардо.
— Хорошо, тогда я ahorita начинаю готовить ужин.
Через полчаса ужин был на столе, однако Рикардо и в помине не было.
Я звонила ему:
— Привет! Ты где? В пробке застрял?
— Нет, я в офисе.
— Ой! Ты, кажется, еще полчаса назад говорил, что собираешься домой.
— Да, я ahorita ухожу.
— Ладно… а когда ты точно будешь дома?
— Я уже сказал тебе: ahorita .
Услышав такой ответ, я швыряла трубку и уходила на долгую прогулку.
К тому времени, когда Рикардо все-таки оказывался дома, он уже жалел о том, что это наконец произошло.
— У тебя все в порядке? Ты как-то резко разговаривала по телефону.
— Ты говорил, что сейчас идешь домой, поэтому я приготовила ужин, а ты не пришел, – брюзжала я.
— Но я же здесь, – оправдывался он в совершенном недоумении.
— О, да, я в курсе! – рявкала я. – Только ты опоздал часов на пять.
— Успокойся, пожалуйста. Я просто не понимаю, почему ты так злишься: ты что, предпочла бы, чтобы я вообще не работал?
В отличие от меня, Рикардо был счастлив жить в состоянии вечной неуверенности в том, когда следует ожидать того или иного события. Его обычный аргумент был таков: поскольку на самом деле никогда нельзя знать наверняка, сколько времени уйдет на выполнение того или иного дела, то бессмысленно даже пытаться это предсказать.
— Да почему ты вообще вечно хочешь знать, когда что случится? – спрашивал он меня. – Это просто невозможно знать!
В конце 1980-х годов мексиканская экономика стала открытой, и это и положило конец «мексиканскому времени» на рабочем месте, но вот отучить
Рикардо считал составление списков важных задач сущей нелепицей.
— Разумеется, ты добилась бы большего результата, просто выполняя задачи, вместо того чтобы писать о вещах, которые ты только намереваешься сделать, – говорил он.
По выходным мы ходили в гости к родителям Рикардо и его младшим братьям, которые жили все вместе в десяти минутах к югу от нас, в районе, полностью покрытом пористой вулканической породой, оставшейся после извержения вулкана Шитле. У них была крошечная квартирка в скоплении обшарпанных цементных высоток, которые могли бы стать удручающим зрелищем, если бы не располагались на фоне синих гор. Многоквартирный дом, в котором жила семья Рикардо, был выкрашен в темно-красный цвет и имел свой садик с цветущими кактусами и пахучим дурманом, который было видно из окна гостиной.
Перед большим телевизором стоял старый бархатный диван. На стенах висели выцветшие свадебные фотографии, а на передней двери – небольшое распятие. Мать Рикардо, Чавела, была из некогда богатой консервативной католической семьи, но она давно бросила все попытки навязать свою веру мужу, который был непоколебимым атеистом, и равнодушным к религии сыновьям. Она была очень похожа на Рикардо, только полнее и меньше ростом. Она почти всегда носила большие очки в белой оправе и передник в красно-белую клетку и никогда не сидела на одном месте дольше двух минут.
Чавела была младшим ребенком в семье из шести человек. Отец умер, когда она была маленькой, и матери пришлось поднимать детей в одиночку. Поэтому все детство Чавела работала, да и сейчас редко позволяла себе отдых. Она сновала по дому, хлопоча вокруг домочадцев или готовя пироги для продажи на местном ianguis – в качестве прибавки к своей скудной пенсии. Она, вырастившая троих сыновей, уделяла мне особое внимание: ей нравилось, что в доме наконец появилась девочка.
— Вот, ты должна еще поесть, – приговаривала Чавела, подкладывая мне на тарелку тортильи.
— Суп уже остыл? – Не дожидаясь ответа, она уносила мою тарелку на кухню. – Поставлю-ка я его еще раз в микроволновку.
— Мама, сядь, пожалуйста, – взывал к ней Рикардо.
Но как раз в этот момент она замечала, что я съела мало frijoles [18] .
– Frijoles недосолены? – спрашивала она.
— Нет-нет, они превосходны, спасибо, – уверяла я ее.
— Хорошо, я просто принесу тебе соли… на всякий случай.
18
Традиционное мексиканское блюдо из красной фасоли.
— Мама, хватит суетиться вокруг Люси, сядь за стол, – умолял Рикардо.
— Я просто хочу, чтобы ей было хорошо.
Отец Рикардо, Пепе, был стройным мужчиной с седыми волосами и высокими скулами. Он провел детство на животноводческой ферме, потом выучился на инженера и занялся предпринимательством. Некогда процветающая, эта семья потеряла все свое состояние, когда ураган уничтожил их креветочные фермы. Тогда-то они и перебрались из большого дома с прислугой в эту тесную квартирку. Но Чавела никогда не жаловалась.