О, мой принц!

Вайз Мариэлла

Как оказалось, зря, потому что, задумавшись о чудесном явлении парня мечты всей моей сознательной жизни, я чуть не стукнулась лбами с плотненькой румяной девчушкой, шустренько куда-то спешащей.

– И чего ты тута растопырилась-то? Идёшь, не смотришь, – развеяла опасения насчёт моей невидимости девчушка.

– А одета чего чудно так? Тебя из обители Невест Создателя прислали? Рановато что-то, да их сиятельству виднее. Не наше это дело. Где ж одёжа-то твоя? Посушить, что ль, отдала? Ну пойдем, свою тебе пока дам.

Вопросы сыпались из

девчонки как горох, ответить я бы не смогла при всём желании, потому что девчонка мгновенно отвечала себе сама.

– Чего молчаливая-то такая? Звать тебя как?

– Эля.

– А, Эли, ну хорошо, а я Гальяна, – представилась девчонка.

Не девчонка, а просто сокровище. Всё сама придумала, мне и напрягаться не пришлось. Да и что бы я сказала, откуда я? C лекции по термодинамике, что ли?

Глава 6

Элеонора.

Гальяна привела меня в маленькую уютненькую комнатку, где и выдала закрытую тёмненькую кофту, примерно такую же, как у неё, и, ёлки-палки, юбку с дурацким кринолином, в которой уже я стала напоминать какой-то колобок. Вид кошмарный, конечно.

Вообще Гальяна тарахтела без умолку, всё время что-то спрашивала и сама же и отвечала. В итоге я про себя узнала много нового. Оказывается, меня выписала сюда её сиятельство для своей невестки, коя вот-вот должна разродиться. А я должна за ребёночком смотреть, поскольку выросла-то я, оказывается, в некой обители для нянь.

Прикольно. Конечно, после психов смотреть за ребёнком это что-то вроде повышения по карьерной лестнице. Однако представить себя в роли прислуги как-то не айс. Не о том ты думаешь, Эли, не о том. Тебе тут обустроиться как-то надо, а уж потом о роли своей думать.

– Слушай, Гальяна, – попыталась я вставить хоть слово, -а поесть здесь где?

– Какой поесть, Эли! – возмутилась моя новая подружка, – нам к её светлости бечь надо, а не есть, что ты! Вот, на-ко, одевай чепец и побегли, нам ещё водицы взять. Чудная ты всё же, Эли, и нижняя одёжа у тебя чудная, распутная какая-то. Что же у вас тама, в обители этой, старухи совсем окопытились?

А вот это не поняла от слова совсем. Как это, моя юбка, вообще-то в пол, и моя футболка с рукавом три четверти и вырезом чуть ли не под горло перекочевали вдруг в нижнюю одёжу, да ещё и получили звание распутных? Три раза ха-ха. Видела бы Гальянка, как наши девчонки по универу, по общественному, кстати, месту, ходят, её бы вообще Кондратий хватил.

Тем временем Гальяна, полная праведного возмущения по поводу нравов, царящих в неизвестной мне обители, притащила меня за водицей в большое светлое помещение, где эта самая водица свободно и непрерывно льётся нехилыми такими струйками из светящихся отверстий, расположенных в зеркальной узорчатой стене, пропадая затем в дырчатом голубеньком каменном полу.

Гальяна моментом набирает два ведёрка, над одним из которых тонкими струйками поднимается пар. Сунув мне ведёрко с ледяной, судя по холоднющей ручке, водицей,

Гальяна деловито повлекла меня вглубь замка.

Уж не знаю, чем руководствовался архитектор этого монументального сооружения, но без бутылки тут, как говорится, не разберёшь. Какие-то как нарочно запутанные коридоры, куча боковых ходов, в которые целеустремлённая Гальянка резко сворачивает, грозя плеснуть кипяточком мне на ноги.

Наконец мы вваливаемся в, иначе и не скажешь, светёлку. Такое светлое и радостное помещение. Стены цвета сливок, полы из чистого жёлтого дерева, что-то типа паркета, только очень крупного. Панорамные окна, светлые летящие шторы. В комнате так жарко натоплено, что окна приоткрыты, слышен щебет птиц, шорох ветвей. В общем, классно.

Вот только происходит здесь что-то совсем не классное. На громадной кровати посреди комнаты в отрубоне лежит явно беременная на сносях тетка или девка, возраст непонятен. Две бабки суетятся вокруг неё и явно желают вернуть беременную в сознание, но делают это как-то слишком деликатно, слегка дергают её за руки, говорят ей что-то почтительно.

Таак… Судя по тому, что кровать под тёткой мокрая, да ещё и в крови, процесс пошёл и пошёл не очень. Бабки, похоже, пребывают в отчаянии, возносят молитвы Создателю и, похоже, страшно боятся лежащую на кровати.

Да ёканый же ты бабай! Баба же сейчас коньки откинет с ребёнком вместе, о чем бабки думают-то?! Я подлетаю к несчастной беременной, опрокидываю на неё своё ведёрко с леденющей водицей, радуясь избавлению от тяжести, и с размаху хлещу дуру по мордам. Баба вскидывается, открывает затуманенные болью глаза и с возмущением! пялится на меня.

– Тужься, дура, тужься! – ору я.

Тут уже и бабки встрепенулись, вышли из ступора и весьма умело начали нажимать бабе на живот…

Раздается слабенький крик, суета уже радостная, мы с Гальянкой намешали тёплую водичку, бабки намывают ребёночка. Это девочка, вся сморщенная, синюшного цвета. Конечно, с таким деликатным родовспоможением хорошо, что вообще родилась. Роженица опять в отрубоне, но это, похоже, уже мало кого волнует, видимо, приоритет в этом мире отдан исключительно потомству.

Только сейчас обращаю внимание на лежащий в углу грязноватый кулёк, из которого периодически раздается еле слышный писк. Одновременно со мной заполошно вскидывается одна из бабок.

– Батюшки! – голосит бабка. – Про дитё-то и позабыла! Оно тут сопрело совсем в тулупе-то да в жаре-то!

Бабка выпрастывает из кучи тряпок ребёночка примерно в том же состоянии, что и появившаяся на свет только что девчулька.

– Не поняла, тут двойня, что ли? – удивляюсь я.

– Понятно, двойня, милостью Создателя, – удивляется моей непонятливости Гальянка, осторожненько принимает ребёночка из рук бормочущей что-то бабки. Мы вместе моем почему-то грязноватенькую девочку, и когда только успела так капитально записаться, заворачиваем в беленькую мягкую пелёночку, коих здесь приготовлена куча.