О моя дорогая, моя несравненная леди
Шрифт:
И при всем этом - абсолютно мертвая...
Ах, черт! Ему захотелось заорать как от боли! Да что же это такое?! Что же это за наказание-то?! Написать отличное, технически безупречное полотно и испытывать при этом только одно желание...
– Ну что?
– повторила Лена.
– Готово?
– Ага!
– Кирилл широко улыбнулся, развернулся к мольберту спиной, а потом, резко крутанувшись на одной ноге, со всей ненавистью вложил удар второй в его дощатую хрупкость.
Только щепки брызнули во все стороны, да холст с треснувшей рамой подлетел
– Ой!
– Лена боязливо втянула голову в плечи.
– Никогда мне этот мольберт не нравился.
– раздраженно тряхнул головой Кирилл.
– Неустойчивый какой-то, шаткий. Новый нужно купить.
И отвернувшись пошел вдоль берега...
...Уже потом, сидя в машине и сообразив, что, поднявшись от моря на шоссе, Лена свернула не направо, к Коктебелю, а в противоположную сторону, Кирилл пытался объяснить ей: что же не получилось на холсте, что не срослось в целостной композиции, не позволив ей стать настоящей картиной.
Хотя, объяснить это ей было тем труднее, что и себе самому он этого объяснить не мог. Так чтобы до конца поверить...
Пребывая в подобном настроении, он не заметил как они долетели до Ялты и оказались около ресторана-парусника. Сегодня им повезло больше, нежели три недели назад, в день отлета Паши, и они без проблем нашли свободный столик на палубе "Эспаньолы".
И сейчас, когда Лена тормошила его, пытаясь отвлечь от мрачных мыслей, он не мог думать ни о чем кроме своей неудачи, понимая, что, не осознав ее причин, нечего даже надеяться на успех в будущем. Ведь картина-то получилась...
Картина получилась. Получилась полностью. От первоначального замысла и до последнего штриха.
Не получилась только Лена.
*
– Не понимаю.
– искренне призналась она, притормаживая перед светофором, иллюминировавшим полуночный перекресток монотонными желтыми вспышками.
– как такое может быть - картина получилась, а я - нет. Я что - не часть картины?
В ответ Кирилл лишь покачал головой. Он и сам был готов отдать все что угодно лишь бы понять - как такое может быть?! Как идеально, безукоризненно с технической точки зрения, вписав прекрасную натурщицу в столь же прекрасный пейзаж, можно не только остаться недовольным картиной, но и вовсе утверждать, что картины попросту нет?
Или все дело как раз в противоречии между натурщицей и пейзажем? В резком несоответствии Лены, той Лены, которая каждый день позировала ему, каждый вечер засыпала рядом с ним и каждое утро рядом же просыпалась и этого заходящего, умирающего солнца, рассыпавшего по всему миру свои прощальные отблески? Скорее всего. В общем, или - так, или...
Или это она.
Да, точно, это - она.
Творческая импотенция. Состояние, когда твои глаза, твоя душа, твое, пусть это звучит банально! сердце, видят, чувствуют, осязают некий образ, а руки никак не могут воплотить его на холсте. Перевести этот образ
И как рано-то, печально подумал Кирилл, возвращаясь из мира идей в мир вещей...
Внедорожник стоял на пересечении улиц, упираясь длинными столбами включенных фар в высокий забор, над которым нависала замысловатая паутина древесных ветвей, вычерненных ярким светом. Покрутив головой, Кирилл сообразил, что это улица, ведущая от их дома к пляжу. Повернешь направо, вверх, - окажешься у дома, налево, вниз, - у моря.
– Чего стоим?
– поинтересовался он.
– Кого ждем?
Лена обернулась к нему:
– Искупаться не хочешь?
– Сейчас?
– А что такого?
– улыбнулась она.
– Вечернее купание прекрасно снимает стресс после тяжелого дня и способствует крепкому, здоровому сну. По-моему, тебе сейчас именно это и нужно.
– Вечернее, говоришь?
– Кирилл бросил взгляд на часы.
– Скорее уж ночное!
– Ты против?
– Боюсь, плавки дома забыл...
– Я тебя умоляю!
– пренебрежительно махнув рукой, Лена толкнула селектор коробки передач и повернула руль влево...
*
– Кому интересны твои плавки в такой час?
– спросила она, захлопывая дверцу машины и подходя к Кириллу, стоявшему у кромки черной воды.
Пользуясь безлюдностью и выдающимися качествами своего "проходимца", они бесцеремонно вторглись на пляж и остановились у самой линии прибоя.
Вечерний бриз уже смолк. Море тоже успокоилось, устало расправив измятую за целый день волнами поверхность и заискрилось яркой паутинкой созвездий. Ленивый шелест маленьких волн не нарушал тишины и покоя. Только вдалеке на набережной едва слышно гудел поздний ресторан...
– Так и будем стоять?
Лена сбросила босоножки на песок у колеса машины и расстегнула платье...
Несмотря на скупость освещения, Кирилл все же смог насладиться представшим ему действом.
Скрестив руки, женщина взялась за подол и подняла его вверх. Бедра ее слегка качнулись вправо, тело элегантно изогнулось, но затем, словно подпружиненное, распрямилось, когда платье взлетело до плеч.
Будто зачарованный, Кирилл смотрел как она высвободила голову из воротника и небрежно отбросила платье на капот машины. Потом избавилась от белья и шагнула в темную воду.
– Так и будем стоять?
– обернулась она к нему.
Кирилл хмыкнул и начал раздеваться...
Он догнал Лену, когда она уже вошла в воду по пояс. Черная плоскость, размеченная яркой сеточкой созвездий, рассекала ее фигуру точно посередине. Словно в черном зеркале, в ней отражалось изящное сужение бедер к талии, некрупная выпуклость груди. И руки, парившие над водой, будто в поисках равновесия...
– Поплыли?
– предложил Кирилл.
– Неохота.
– отказалась Лена, оглядываясь назад.