О носах и замка?х
Шрифт:
Экипаж ехал очень медленно. Кэбмен морщился и шикал на ворон, которые то и дело садились на крышу кэба.
У края аллеи стоял небольшой черный фургончик с наполовину высыпавшейся золотистой надписью на борте: «Дэрри и сыновья. Гробокопатели». Прислонившись к нему, рядком стояли, очевидно, сами господа Дэрри, напоминающие ворон на ветке. Они курили и ожидали момента, когда можно будет начать закопку.
У одной из свежих могил в некотором отдалении от центральной аллеи чернело около дюжины фигур. Среди замерших без движения джентльменов
Доктор Доу дернулся так неожиданно и резко, словно его что-то ужалило.
— Кэбмен! Стойте! Остановитесь!
— Что еще за новости? — раздалось хмурое с передка.
— Немедленно остановитесь!
Раздраженный кэбмен что-то пробурчал себе под нос — как следует излил душу на пассажиров, но тем не менее, направил экипаж к обочине аллеи и там остановил его, встав рядом с еще тремя экипажами, которые, вероятно, принадлежали скорбящим родственникам покойного.
— Джаспер, будь здесь… — начал было доктор Доу, но тут же досадливо дернул щекой: мол, зачем я это вообще говорю. После чего открыл дверцу и покинул кэб. Джаспер, разумеется, последовал за дядюшкой.
Трое господ в черных фраках и цилиндрах дули в медные трубы, один угрюмо нагнетал меха бордового аккордеона, и еще один, толстяк в полосатой жилетке, стучал в большой барабан, висящий у него на ремне через плечо. «Погребальный оркестр господина Пруддса» стоял у края могилы и играл тягучую «Арлекинку», что тут же сообщало всем и каждому, что хоронят мужчину (чьего-то возлюбленного).
Натаниэль Френсис Доу кивнул господину Пруддсу, но тот отвернулся — у них с доктором были не очень теплые отношения. Один из трубачей, младший сын Уильяма Пруддса, не отрывая мундштука от губ, приветливо кивнул доктору Доу и промазал мимо ноты, за что получил от отца разъяренный взгляд.
По другую сторону от могилы замерли, видимо, родственники и друзья покойного. Доктор заметил, что чуть поодаль, на невысоком надгробии сидит, тоскливо опустив плечи, ребенок. В мальчике он узнал своего недавнего пациента.
Доктор Доу двинулся к скорбящим, с трудом находя путь между надгробиями. Подошел к женщине у разрытой могилы. Замер за ее спиной. Никто, кажется, не заметил его появления. Джаспер держался на некотором отдалении.
— Миссис Мортон? — негромко проговорил Натаниэль Доу, и вдова обернулась.
Было видно, что какое-то мгновение назад она держалась, глотала рыдания, не желая показывать кому бы то ни было свое горе, но стоило ей встретиться глазами с доктором Доу, как ее словно прорвало. Женщина будто надломилась. Заливаясь слезами, она бросилась к нему на шею.
Дрожащая и мокрая миссис Мортон смутила доктора — он не знал, что ему делать. Он чувствовал себя неловко и странно с опущенными долу руками, в то время как она заливала слезами его грудь и билась, словно в приступе судорожной чихоты. Ее губы что-то беззвучно шептали.
— Мне… мне очень жаль, миссис Мортон, — сказал доктор Доу. — Я вам сочувствую, мэм…
Губы Марго Мортон шевельнулись. Со стороны могло показаться, что это из-за
— Дорогая, неприлично так набрасываться на джентльмена! — раздался за спиной строгий голос, и миссис Мортон тут же отпустила доктора, отвернулась и поднесла черный траурный платок к лицу.
Доктор обернулся. Женщина, призвавшая вдову следить за манерами, выглядела как нельзя уместно среди серых могильных камней: было в ней нечто загробное. Ее траурное бархатное платье больше подходило для великосветского приема. По мнению Натаниэля Доу, в нем было слишком много кружев (разумеется, черных), к тому же из-за турнюра оно делало его владелицу похожей на паучиху. Под сетчатой вуалью лицо женщины рассмотреть почти не удалось, но доктор понял, что оно узкое, со впалыми щеками и выступающими скулами. Также оно было очень бледным.
— Прошу, простите бедняжку, сэр, — сказала женщина. — Но вы должны понять… ее горе…
— Разумеется, мадам, — кивнул доктор, все еще обескураженный произошедшим. И тут он увидел среди скорбящих кого-то… кого-то странного… Тощая и длинная фигура в двууголке и носатой маске замерла за спиной какого-то джентльмена в котелке. Выглядел этот человек довольно жутко — даже невозмутимого доктора Доу пробрало. Что он здесь делает?
— Мы с вами, кажется, не знакомы, — продолжила «паучиха». — Вы приходились другом Джонатану? Быть может, его коллегой из «Лейпшиц и Лейпшиц»?
Доктор Доу лишь на мгновение отвел взгляд от незнакомца в маске, но в следующий миг его уже не было.
— Нет, мэм. Меня зовут Натаниэль Доу. Я доктор. Калеб мой пациент.
— Гм… конечно, — поджала губы женщина. — Джеральдин Четвин, старшая сестра Марго.
— Соболезную вашей утрате, мэм, — сказал доктор.
Выражение лица миссис Четвин никак не изменилось. Соболезнования доктора, казалось, ей были без надобности.
— Позвольте поинтересоваться, что произошло? — спросил он, бросив взгляд на Марго.
— Самоубийство, — четко выговаривая каждую букву, словно наслаждаясь тем, как они звучат, произнесла миссис Четвин, и бедная вдова вся сжалась от этого слова. — Джонатан застрелился.
Доктор Доу отвернулся. Его взгляд упал на дно могилы и бордовый гроб в ее глубине…
Джаспер меж тем подошел к мальчику, который сидел на невысоком могильном камне в стороне от проходящих похорон. Мальчик этот был чуть младше него, а его лицо выглядело странно — а все из-за тоненьких шрамиков по контуру лица, вокруг глаз и над висками. Можно было подумать, будто он упал лицом в заросли шиповника.
Что-то внутри Джаспера шевельнулось от одного взгляда на этого мальчика. Как будто в животе кто-то устроил беготню, а в груди словно застучал барабан…
«Ну, здравствуй…» — как будто кто-то сказал гадким склизким голоском в голове. И ему ответили:
«Ну, здравствуй…» — тем же самым голосом.
Джаспер уже слышал этого голос — он тогда стоял на карнизе банка.
Он вздрогнул, моргнул, и наваждение отпустило его: никаких внутренних голосов, совсем ничего — просто мальчик, сидящий на могильном камне.