О сколько счастья, сколько муки… (Погадай на дальнюю дорогу, Сердце дикарки)
Шрифт:
– Вот так. – Илья, не отрываясь, смотрел на огонь, и в глазах уже рябило от этого. – Вот так...
Варька молчала, попыхивая длинной изогнутой трубкой. Некрасивое лицо сестры не выражало ничего. Взяв лежащую рядом палку, она поворошила угли, и в небо взметнулся сноп пляшущих искр.
– Не потухло бы совсем... Сколько, говоришь, это у вас было?..
– Три месяца.
– Да-а-а... Вот послал бог брата – на лето оставить нельзя! Ну, и чего ты ждал? Ты Настьки не знаешь?
– Так ведь, Варька, я же и раньше...
– Что «раньше»? Раньше
– Наверное, тоже ничем. – Илья вздохнул. – Знаешь, она совсем ничего не боялась. Это я боялся, а она... – Он поморщился, как от боли, вспоминая. – Даже сейчас ее вижу... Глаза закрываю и вижу. Сидит, смотрит на меня своими пятаками зелеными и говорит: «Не жалею ни о чем. Не хочу без любви жить и тебе не дам...» Дэвлалэ!
– Вон куда... – без улыбки удивилась Варька. – Влюбилась, значит, девочка без памяти. Ну а ты-то что? Не мальчишка вроде, чтобы так голову терять. Вот здоровый-то он, наверное, был, хвостатый, рогатый...
– Кто? – испугался Илья.
– Бес.
– А... – криво усмехнулся он, – который мне в ребро, что ли? Наверное, здоровый. Знаешь, может, ты и правду говоришь, что головы у меня нету... Только, боюсь, я и сейчас ее люблю. Ее, Маргитку.
– Как ты сказал? – изумленно переспросила Варька, опуская трубку и поворачиваясь к нему. Илья не поднимал глаз, чувствуя, что даже спина у него горячая от стыда. Ведь по пальцам можно было перечесть случаи, когда он говорил вслух такие слова. Но сейчас уже нечего было терять, и, в конце концов, не затем он пришел сюда, чтобы врать.
Варька выкатила палкой из углей несколько черных картофелин и придвинула их к Илье.
– Бери.
Он сапогом затолкал картошку в траву.
– Пусть в росе остынет... Варька! Ну, что я делать должен?
– Что делать... Откуда я знаю? – Варька кидала с ладони на ладонь горячий клубень, морщилась, роняла на траву хлопья золы. – Значит, любишь девочку? Так и бери ее, живи с ней. Настька тебя, сам говоришь, отпустила.
– Не могу. Все-таки годы уже не те. У меня семья... Мальчишки еще маленькие, Дашку пристраивать надо. И... как я с Маргиткой жить-то буду? Я через десять лет стариком стану, а она только по-настоящему бабой заделается. И найдет себе мужика помоложе. Куда мне тогда деваться? В монастырь?
– Так чего же ты мне голову морочишь? – рассердилась Варька. – Вставай, морэ, кругом шагом марш – и к жене обратно!
– «Кругом шагом марш...» – проворчал Илья. И умолк, глядя в черное поле, где чуть слышно фыркала чья-то лошадь.
– Ну, не балуй! – сердито прикрикнула Варька на нее. – Илья, нельзя же так. Ведь, если подумать... Эй, кто это там идет? Ефим, ты? Лачо бэльвель!{Добрый вечер!}
Из темноты теперь уже отчетливо послышались приближающиеся шаги, лошадиное всхрапывание. Вскоре в розовый круг света вошел молодой невысокий
– Здравствуй, биби Варя! Будь здоров, Илья Григорьич!
– Ну – богатый, что ли, чяворо? – улыбаясь, спросила Варька.
– Богаче царя небесного! – Цыган блеснул хитрыми глазами. – Вот, взгляни, Григорьич, какой красавец! До самой Сибири довезет и пить не запросит!
– Сменял? – полюбопытствовал Илья, вставая и рассматривая жеребца. – У тебя же, кажись, мерин вислопузый в оглоблях бегал...
– Вот его и сменял! – расхохотался Ефим так, что жеребец, всхрапнув, шарахнулся в сторону. – Гаджо на Конной дурак дураком попался! Мы с Колькой его за полчаса уломали да еще магарыч стребовали! И-их, пропал теперь мой вислопузенький... Со дня на день ведь подохнуть собирался, еле на ногах стоял, на ночь жердями подпирали!
– Ладно, чяво, ступай себе, – строго сказала Варька. – Катерина-то твоя сейчас тебе – у-у-у!..
– Что такое? – Ефим разом перестал улыбаться.
– Как что? Ты разве не два дня назад вернуться должен был? Только не ври, что всю неделю коней менял! Да Катьке тут уже такого наговорили! Все рассказали – и где тебя видали, и с кем, и за сколько... Поколотит она тебя, слово даю.
– Да ну... – неуверенно махнул рукой Ефим. – Баба – она баба и есть. Поголосит и уймется. Я ей сережки купил. Спокойной ночи, ромалэ.
Цыган и конь скрылись в темноте. Варька задумчиво посмотрела им вслед.
– Вот Ефим – такой же потаскун, как и ты. Постоянно от своей Катьки гуляет, весь табор об этом только и гудит, в каждом городе по раклюхе{Здесь – любовница нецыганка.}, а потом купит жене серьги или шаленку – и ничего! Дальше живут.
– Ну-у... У людей все по-людски, – с завистью пробурчал Илья. – Кабы вот Настька такая была...
– Прожил бы ты с ней тогда столько, как же. Илья, опустив глаза, занялся остывшей картошкой. Чуть погодя нехотя заговорил:
– Может, и хорошо бы, если б не прожил. Я только сейчас понимать начал... Она ведь не для меня совсем, Настька-то. Ей бы князя, графа... Чтобы на руках ее носил, пылинки сдувал, смотрел на нее, как на икону... А от меня она что видела? Телеги да грязищу на дорогах… Может, и мне надо было за себя какую-нибудь дуру-девку взять. Чтобы не рвалась романсы петь, а, как все, по ярмаркам с картами носилась...
– Угу... То-то ты и сейчас на хоровую девчонку глаз кинул. Или правда поверил, что Маргитка будет для тебя по базарам гадать?
– Да оставь ты Маргитку в покое... – поморщился он. – Посоветуй лучше, что делать. Деваться-то надо куда-то, Настька меня все равно выгнала.
– Господи, а ты неужто ее испугался? – притворно удивилась Варька. – Что-то я раньше за тобой такого не замечала! Не валял бы ты дурака, Илья, вот что я скажу. Настька тебе жена. Семнадцать лет – не три месяца. И ты для нее не голое место. Что прогнала – правильно сделала, давно надо было так-то... Только как прогнала, так и назад примет, если по-умному все сделаешь.