О смелых и отважных. Повести
Шрифт:
Не обращая на него внимания, мужчина громко позвал носильщика и стал спускаться вниз, брезгливо придерживаясь за пыльные поручни.
Унтер разозлился и рявкнул на всю платформу:
— Предъявить документы!
В ответ послышалось рычанье, и над плечом остановившегося на нижней ступеньке мужчины высунулась оскаленная собачья морда. Овчарке не понравилось, что с её хозяином разговаривают так грубо.
— Чако! — прикрикнула появившаяся в тамбуре девочка и успокаивающе погладила собаку по голове. — Никто папу не тронет!
А мужчина холодно оглядел унтер-офицера и, вытаскивая
— Я, любезный, не глухой.
Подбежал носильщик.
— Четвёртое купе, — сказал ему мужчина и помог спуститься дочери на платформу.
Спрыгнула и овчарка. Уселась у ног девочки, не спуская настороженного взгляда с унтер-офицера, который внимательно проверял документы. Японские иероглифы заставили его пожалеть о грубом окрике. Он подтянулся, козырнул и извиняющимся тоном произнёс:
— Пожалуйста, господин Митряев!
Подошёл высокий, коренастый извозчик. На щеке его ярко выделялись три глубоких рубца.
— Беру дёшево, везу, однако, быстро. Куда прикажете?пробасил он привычную фразу.
— В усадьбу Митряева, — ответил мужчина. — Идём, Мэри!
И они пошли за извозчиком. Впереди бежала овчарка. Сзади носильщик тащил два больших чемодана. На площади у привязи стояла потрёпанная коляска на высоких рессорах. Некрупная, хорошо откормленная лошадь мирно хрустела овсом, засунув голову в торбу по самые уши.
Уселись. Коляска, разбрызгивая грязь, пересекла площадь и въехала в одну из улиц.
Мика, надвинув на лоб японскую шляпку, с любопытством озирался по сторонам. Платайс припоминал карту Читы и проверял, хорошо ли он ориентируется в незнакомом городе.
За этим поворотом должна показаться колокольня… Правильно! Вот она торчит над крышами домов. А слева от церкви стоит дом Митряевых. Старый, двухэтажный, рубленный из толстых стволов вековых лиственниц.
Прохожих было много, большинство военные. Солдаты шли и строем, и в одиночку. И все с любопытством оглядывали коляску с большой овчаркой, сидевшей между мужчиной и девочкой. Во многих дворах дымились походные кухни. Казалось, что коляска едет не по городу, а по военному лагерю.
Миновали ещё один поворот. Эта улица вела на городскую окраину. Дома здесь стояли пореже, грязь на дороге стала гуще.
— С приездом, однако, господин Митряев! — неожиданно произнёс извозчик, когда поблизости никого не было. — С благополучным приездом! — добавил он, не поворачиваясь. — Отчаянная голова! Надо ж — в такую берлогу сунуться! Да ещё с сынишкой!
Мика вздрогнул и сжался. Платайс спокойно похлопал сына по колену.
— Все, Мэри, в порядке!… Такой тройной шрам лучше всякого пароля… Откуда он у вас, Карпыч!
Извозчик шумно вздохнул, приподняв широкие плечи.
— Молодой был — дурной… Один на медведя хаживал… Осталась памятка от когтей.
— Скажите, Карпыч, — спросил Платайс, —
— Партизанский телеграф донёс, а так, вроде, не заметно.
Карпыч говорил тихо, глухо и ни разу не оглянулся на седоков.
— Вы уж того… не обижайтесь!… — попросил он. — Со спиной моей говорить приходится. А что поделаешь?… Глаз чужих много… Бедному извозчику вроде не о чем с японским богачом беседовать… Особо по первому разу… Опасно… Нас тут недавно крепко потрясли… Вдвоём, считай, остались… Слабая мы вам подмога.
— Ничего, Карпыч, ничего! — сказал Платайс. — Дайте мне только оглядеться… А кто второй?
— Тоже извозчик — ломовой.
— А звать как?
— Все Лапотником прозывают. И вам так же надо, — Карпыч причмокнул на лошадь и кнутом указал на почерневший от времени особняк. — А вон и усадьба Митряева… Держитесь: управляющий — жох! Что там проверка на вокзале! Этот похуже будет — печёнку выест!… Ну, а меня, когда надо, на площади у станции найдёте.
— Мы что-нибудь получше придумаем, — возразил Платайс.
— Все, однако! — прервал его Карпыч. — Помолчим… Опасно.
Забор вокруг усадьбы был добротный, высокий, без единой щёлочки. Ворота и небольшая дверь в них наглухо заперты. Массивные ставни на окнах второго этажа, видневшегося за забором, тоже были закрыты. Не дом, а крепость или острог, угрюмый, почерневший.
Карпыч остановил лошадь у ворот и долго стучал кнутовищем в запертую дверь. Платайс и Мика сидели в коляске. Овчарка скулила и с беспокойством поглядывала то на них, то на забор. Она просила разрешения отойти от хозяев. Платайс кивнул головой — разрешил. Чако сорвался с места. Он мчался не к воротам, а вдоль забора. И Платайс успел заметить, как метрах в десяти справа от ворот закрылся потайной глазок, прорезанный в доске.
Не добежав до «глазка», Чако остановился и пошёл назад. Он слышал шаги за забором. Человек, следивший за коляской, приближался к воротам. Дверь открылась.
— Кого привёз, Карпыч? — спросил высокий костлявый мужчина с черными крохотными усиками и гладко причёсанными на прямой пробор волосами.
— Известно кого, Ляксей Петрович, — ответил извозчик. — Братца хозяина вашего — царство ему небесное. Не дождался, горемычный…
Управляющий пригнулся, пролез сквозь низкую дверь с высоким порогом и, косясь на овчарку, скалившую зубы, дважды сдержанно поклонился: сначала Платайсу, потом — Мике.
— Милости просим!
Выпрямившись, он представился:
— Ицко, Алексей Петрович. При вашем брате состоял в управляющих, а теперь — ваша воля.
— Я думаю, — ответил Платайс, — мой брат плохих людей не держал, а хорошие и мне нужны.
— Милости просим! — повторил управляющий и, скрывшись за воротами, быстро распахнул обе створки.
Карпыч подвёл лошадь к широкому крыльцу с резными потрескавшимися балясинами, покрякивая, снял чемоданы и сказал Платайсу:
— Вот и прибыли… Дай вам бог удачи, однако, господин Митряев!