О Тех, Кто Всегда Рядом!
Шрифт:
Здесь все изменилось! Нет больше высоких зеленых холмов — вокруг простирается громадная пустошь, равнина, края которой не видно! Я оглядываюсь — за спиной никаких ворот! Можно брести в любую сторону, на мой взгляд, они все равнозначны, но Туату целеустремленно направляется вперед и чуть вправо.
Я следую за ней, а придурковатый Иштван, восторгаясь и подпрыгивая, начинает вертеться справа налево на одном месте и, кажется, до него только теперь начинает доходить, во что он вляпался!
Под ногами какая-то непонятная земля: почти розовая,
Я на ходу зачерпываю ее ладонью и пропускаю сквозь растопыренные пальцы. Она не оставляет на влажной коже грязи, бесшумно осыпается на землю, как песок. Однако на песок она вообще не похожа. Она напоминает мне древесную кору, кем-то измельченную, и необъяснимым образом обработанную, ставшую похожей на мелкие пенные хлопья.
Воздух влажноватый, слегка пахнет грозой. Тепло, даже жарко; в небе, если это небо, нет ни светила, ни облаков, ни птиц — ничего. Если здесь повсюду так скучно, не хотел бы я остаться в этих местах надолго. Трудно существовать там, где ничего не меняется.
— Хине! — остроухая умчалась далеко вперед, а я боюсь потеряться, да и глупый Иштван застрял позади меня в полусотне шагов, словно прикованный к одному месту. — Иштван! Хватит пастью мух ловить, догоняй!
Окрик подбрасывает мальчишку вверх, он начинает крутиться слева направо, беспомощно озираясь, замечает меня, бежит, высоко задирая коленки и размахивая руками. Со «стрел» на розовую почву осыпаются кое-как прикрученные перья, но ему на такие мелочи обращать внимания некогда.
— Где госпожа алфур? — подбегая, орет Иштван.
Его глаза выпучены, видна испарина на прыщавом лбу, волосы стоят дыбом, но дышит он при этом на удивление ровно.
Я показываю пальцем за спину и пристраиваюсь в затылок проносящемуся мимо подельнику.
Сида не останавливается ни на мгновение, только чуть замедляет свой легкий шаг.
— Госпожа, где мы? — вопит Иштван.
— Тебя предупреждали, — бросает через плечо остроухая, оглядываясь лишь на краткий миг.
И я успеваю заметить произошедшие с ней изменения — волосы стали седыми, а на хламиде появился мерцающий узор.
— Я тоже хотел бы знать, — присоединяюсь к испуганному приятелю. — В прошлый раз все было не так.
— Это изнанка Хэль, — непонятно объясняет Хине-Тепу. — Нужно спешить, пока она не начала выворачиваться обратно. Не успеем — останемся здесь надолго.
В ее голосе нет страха, она просто объясняет очевидное. Наверное, если бы я мог жить вечно, как кровососы, для меня время тоже потеряло бы смысл и вчера слилось бы с послезавтра. Но такого дара у меня пока нет и оставаться здесь сколько-нибудь дольше необходимого мне совсем не хочется. Изнанка Хэль? Будь прокляты все эти Туату, если я понял хоть что-то! Конечно, они и без меня тысячи раз прокляты, но и мне нужно
— Уже скоро, если мы не остановимся, — утешает нас Сида.
Иштвана буквально трясет. Я видел такое с нашими сельскими девчонками — если их как следует напугать, они начинают колотиться в припадке, стучать зубами и реветь. Да что девчонки! Я и сам совсем недавно так же себя вел — после того, как побывал в башне Клиодны. Неужели я выглядел столь же жалко? Мне становится стыдно за Иштвана, а пуще того — за себя. Кто-то должен оставаться храбрым, когда остальные наложили в штаны. Туату не в счет — ей вообще неведом страх, кажется. Да и опасаться нечего, потому что она знает, что такое Хэль. Или что такое. Когда что-то знаешь, страх уходит.
От постоянного бега сбивается дыхание, рядом пыхтит Иштван и совсем не слыхать сопения кровососки. Я ведь даже не поинтересовался — дышит ли она вообще? И нужно ли ей дышать? Может, она и под водой жить может? Затащит нас в какое-нибудь болото, да и сдохнем, как жалкие жабы. Обидно будет — столько прошли.
— Здесь! — Хине-Тепу останавливается, оглядывается. — Вот!
В полусотне шагов чуть правее вижу в земле здоровенную дыру.
— Нам — туда, — показывает Сида своей снова шестипалой рукой.
— В дыру? — Иштван готов разрыдаться.
— Это пуп Хэль, — объясняет остроухая. — Через него она выворачивается. Если здесь задержаться, то…
Она не успевает ничего добавить, потому что мы замираем на краю этого «пупа».
Дырища приличная — от края до края четыре моих роста. Круглая, видно, как трепещут края. Внутри какая-то клубящаяся чернота, словно густой дым, не различить ничего. Дым странный — он как будто покрыт какой-то пленкой, не дающей ему подняться выше над дырой. При сжатиях и раздвижении края по всей поверхности дыма пробегает едва заметная зыбь. Жутковатое местечко.
— Слушайте оба внимательно, — требовательно говорит Хине-Тепу. — Это очень необычное место. Здесь меняет знак вектор гравитации…
— Что меняется? — спрашиваем хором, потому что слова нам непонятны.
В нашей деревне одного пьяницу звали Виктором, но причем он здесь?
— Вектор гравитации, — кровососка издает такой звук, будто тяжело вздыхает. — Сила тяжести?
— Чего сила? — такое объяснение нам понятно не больше первого.
На этот раз оба слова знакомы, но сочетание их вместе кажется невозможным. Как «шерстистость молока» или «сухота камня».
Хине-Тепу поднимает голову к небу и какое-то время молчит.
— Что за тупни? — слышится мне, но я не уверен, что она так сказала.
— Представь себе, что там, — она показывает пальцем в дымные клубы, — очень пышная перина, в которую можно провалиться. Будет мягко и не больно. Падаете на поверхность плашмя, но так, словно желаете наступить ногой на край отверстия, только с другой его стороны. Понимаете?
Я на всякий случай киваю и краем глаза замечаю, что Иштван повторяет мой жест.