О Тех, Кто Всегда Рядом!
Шрифт:
— Морриг сотню лет назад понесла от одного малоизвестного короля. И родила потомка, — пускается в объяснения Хине. — Она мнит его владыкой людей и грезит посадить на трон этого мира. Если ей удастся это сделать, то вскоре у вас будет один величайший король, объединивший всех людей под этим солнцем. И убить его будет почти невозможно. Три его сердца, каждое из которых — змея, не дадут этого сделать. Пока что он мал, набирается премудрости, злобы и ненависти, но пройдет еще полсотни лет и тогда…
Я не представляю, насколько нужно быть похотливым козлом,
— Каждое из сердец его наполнено злобой, каждое желает крови, каждое любит лишь чужую смерть, — вещает Хине.
Иштван все это воспринимает всерьез.
— Я убью этого выползня! — восклицает он. — Мой лук позволит мне это сделать!
Он горделиво оглядывается, словно ищет рядом зевак, которые должны узнать в нем необыкновенного героя.
— Хине, — меня же интересуют более жизненные вопросы, — скажи мне, как этот король и Морриг оказались в одной постели? Ведь если Морриг похожа на Хине-Нуи, то должно быть в ней футов девять росту?
— Разве забыл ты, человек Одон, как прекрасна Хине-Нуи? Разве при встрече не захотел ты разделить с нею ложе? А ведь это было тогда, когда она почти лишена своих сил.
Я вспоминаю свои ощущения при встрече с главой Сида Беернис. Действительно — реши она в ту минуту, что мне срочно нужно стать осеменителем и ничто не помогло бы мне сдержаться. Но та же Клиодна никаких подобных чувств не вызывала — это была просто мерзкая кровососка!
— К тому же Морриг наделена способностью принимать любой нужный ей облик, — объясняет остроухая. — Старуха, девочка, красивая женщина или даже лошадь — для нее нет ничего невозможного.
— Лошадь? Лошадь-то зачем?
— Для коня, известно, — опять влезает Иштван. — Чтоб потом родить что-нибудь такое… с крыльями. Или шестиногое. Или с рогами. Эти колдуньи такие выдумщицы!
От явившихся внутреннему взору образов я едва не падаю с мула. Хине удерживает меня за левый бок.
— Не знаю, зачем лошадь, — говорит она. — Такая способность.
Порой ее объяснения хуже незнания. Еще больше запутывают, порождая тысячи вопросов. Какая мне разница, зачем у Морриг такие странные способности? Ей все равно вскоре предстоит умереть. Но вот почему-то спрашиваю!
— А у Хине-Нуи какая способность? — мне просто любопытно.
— Хине-Нуи может разговаривать с Хэль. Когда выходит из Сида. В Сиде никто не может обращаться к Хэль — она никого не услышит. Даже Нуаду вынуждены выходить из своего Сида.
Иштван еще выспрашивает какие-то глупости и остроухая рассказывает ему какие-то совсем уж откровенные сказки о том как их славный Сид сражался с племенем фоморов, как кровяным туманом накрыл землю и лишь благодаря этому народ Туату смог одержать победу над безобразными уродами.
Я слушаю эти древние легенды вполуха. Я не желаю их знать и хочу только одного — чтобы Туату ушли отсюда. Оставив нам принесенный порядок.
Утро прохладное, близится осень. От мохнатой
А расстояние до города все больше сокращается. И уже различимы высокая крыша ратуши и пара пожарных колоколен.
Петар — очень известный город. Это не захолустная Зама. Это наша северная Столица. Все династии наших королей происходили отсюда. И многие из них захоронены здесь же. Коронация тоже проводится в одном из местных храмов.
Особенно славен Петар своим речным портом. Через него идет половина торговли с другими странами. Дед частенько мечтал о том, как если разбогатеет, то непременно съездит в Петар для налаживания торговых связей. Легкие ткани, прочная ликийская сталь, небьющиеся кувшины из Аргоса, вина, ловчие птицы — в мире нет ничего, что нельзя было бы встретить здесь. И все это мне хочется увидеть прямо сейчас! Мое сердце учащенно бьется, я непроизвольно начинаю подбадривать мула пятками.
У ворот — привычная уже даже Иштвану картина: четверо деловитых стражников и пара черных статуй-Анку.
У нас с приятелем уже хорошие документы со всеми положенными отметками, а Хине ни в каких подорожных не нуждается.
— Цель прибытия? — торчащие в разные стороны усы делают стражника похожим на объевшегося дармовой сметаны кота. Довольство жизнью так и просвечивает сквозь его пухлые щеки. Шлема на макушке нет — только свежевыстиранный подшлемник, но он так старательно надувает свои толстые губы, что любому крестьянину должно казаться, что перед ним стоит непревзойденный воин.
— Посещение храмов, вознесение даров за выздоровление мамаши, — спокойно отвечаю.
Скажи я, что приехал торговать — мигом бы навалились с требованием пошлины. А денег и без пошлины небогато.
— Издалека едешь, бездельник, — бормочет усач, просматривая отметки в подорожной. — Ближе-то храмов нету, да?
— Так матушка наша из этих краев, — отвечаю и киваю головой на Иштвана, оглядывающего остатки городских ворот. — Мыслит, что только молитва в здешнем храме принесет ей выздоровление.
— Послушный сын, значит?
— Таким уж меня матушка воспитала.
— А что за дары?
— Осел вот, — показываю пальцем на скотинку под Иштваном. — А на нем пока брат едет. Вот его подорожная.
По документам — мы с Иштваном братья. Я старший, он младший.
— Брат, значит? Что-то не похож он на тебя.
— Вот и я сомневаюсь, господин стражник. Только как не умолял маменьку исключить его из завещания — все без толку.
Полные щеки сотрясаются от смеха.
— А ты его Этим отдай, — подмигивает. — Спрячь бумагу, сообщи куда надо и через три дня — ты, значит, единственный наследник!