О том, как мне удалось стереть контрольные… и о многом другом!
Шрифт:
Он, кажется, подбирает слова.
– Ластик воспринимает написанное буквально, – произносит он наконец. – Так он работает. Вот смотри. К примеру, ты захотел, чтобы исчезла игрушечная машинка. Если ты напишешь, а затем сотрешь слово «машина», исчезнут все машины, понимаешь? Ластик же не знает, что у тебя в голове. Поэтому нужно сначала точно сформулировать, что бы ты хотел стереть. В моем примере надо было написать: «Модель красного кабриолета, которую родители подарили мне на день рождения». Понимаешь?
Продавец говорит совершенно серьезно. Напрасно я надеялся, что он
– Что мне еще надо знать? – спрашиваю я.
Он задумывается.
– Ты пишешь грамотно?
Неожиданный вопрос.
– Вообще-то диктанты – не совсем мой конек… – признаюсь я.
– Жаль, – говорит он, поморщившись. – Видишь ли, если сделать ошибку хотя бы в одном слове из тех, что ты хочешь стереть, ластик не сработает.
Он провожает меня до выхода.
– Впредь будь очень осторожен, – советует он, положив руку мне на плечо. – Я уверен, ты смотрел фильм «Человек-паук».
Я киваю.
– Тогда ты помнишь, что говорил дядя Питера Паркера: «С великой силой приходит и великая ответственность».
И вот я на улице. Пораженный, ошарашенный, придавленный этими словами, я направляюсь к нашему штабу. Я жутко опаздываю. Мои друзья, должно быть, рвут и мечут. Но даже опоздание – не повод терять бдительность. Поэтому я, засунув руки в карманы, не спеша иду по улице с видом праздношатающегося прохожего. На самом деле я незаметно оглядываю все вокруг, но ничего подозрительного не замечаю.
Я наклоняюсь и делаю вид, что завязываю шнурок. Это такая уловка, чтобы засечь возможного преследователя. Я подсмотрел ее в одном шпионском фильме. Еще один трюк – остановиться перед витриной и в отражении наблюдать за тем, что происходит за спиной. Петляя по переулкам, то и дело останавливаясь и наконец убедившись, что хвоста за мной нет, я подхожу к нужному зданию. Дом настолько ветхий, что даже панки-собачники из центра перестали здесь зависать и пить свое пиво.
Сторожка путевого смотрителя заброшена уже больше двадцати лет. Светло-серая штукатурка кусками отваливается с облупленного фасада. Окна разбиты, как и большая часть черепицы на крыше. Печальное зрелище дополняют ржавые, заросшие травой рельсы. В тихом забвении они доживают свой век среди зарослей бурьяна. Их покой больше не нарушит ни один состав.
Я еще раз осматриваюсь и прохожу дальше, туда, где наверняка был когда-то чудесный маленький садик. Теперь же он превратился в пустырь, где крапива, одуванчики и ромашки борются за свое место под солнцем.
Я обхожу дом слева и останавливаюсь перед трухлявой перекошенной дверью. Стучу по косяку три раза (тук-тук-тук), после паузы еще два (тук-тук) и затем еще раз (тук). Внутри слышится шорох, потом голос:
– Куда иду я…
– Туда и друзья! – заканчиваю я фразу.
Дверь открывается.
– Где тебя носит? – злится Дуня. – У нас целая куча дел!
Значит, мой отец относится к оставшемуся одному проценту
(Эмиль)
Наш штаб – это квадратная комната, по размеру чуть больше моей. Пол засыпан обломками кирпича, штукатуркой
Потом мы слегка навели здесь порядок и даже принесли со свалки кое-какую мебель. Стол с изъеденными жуками ножками служит кафедрой для председателя собрания, которым по очереди становится каждый из нас. Три разношерстных пластиковых садовых кресла, тоже со свалки, добавили этой унылой комнате комфорта.
Очевидно, когда-то это помещение было конторой путевого смотрителя. Небольшое окно выходит на задний двор. Напротив него на стене до сих пор висит табличка с расписанием поездов. Рядом с ней в деревянных рамках – три газетные вырезки: черно-белые фотографии, запечатлевшие суровые будни железнодорожников.
Обходчик паровозов – самый крутой. С черным от сажи лицом и молотком в руке он стоит рядом с вагоном. Подпись под снимком поясняет, что он простукивает металлические части машины, чтобы по звуку выявить возможные трещины или поломки.
На втором снимке – фонарщик. Он толкает перед собой тележку, нагруженную огромными фонарями. Этот рабочий отвечал за освещение станции и поездов.
Третий снимок тоже прикольный. На нем два человека. Один ковыряется в рельсах каким-то инструментом. Инструмент похож на тот, которым мой отец однажды откручивал у машины колесо, когда оно спустило по дороге к дедушке с бабушкой. Рядом с первым стоит второй железнодорожник, прямой, как восклицательный знак. К губам он прижимает небольшую дудку. Это сигнальщик. Когда приближается поезд, он дудит в трубу и предупреждает путевых рабочих об опасности.
Мы с друзьями назначили этих железнодорожников стражами нашего убежища. Каждое собрание мы всегда начинаем с ритуального приветствия.
– Приветствуем тебя, обходчик!
Поклон.
– Приветствуем тебя, фонарщик!
Поклон.
– Приветствуем тебя, сигнальщик!
Поклон.
Церемония окончена. Сегодня Дунина очередь быть председателем, и она занимает место за столом. Мы с Жюлем усаживаемся в пластиковые кресла.
– Объявляю собрание открытым, – провозглашает Дуня. – Кто хочет взять слово?
Жюль поднимает руку.
– Ты хочешь сорвать развод родителей? – интересуется он, доставая из заднего кармана джинсов вчетверо сложенный листок, вырванный из журнала. – Держи, это статья о детях, чьи родители разводятся. Я нашел ее в журнале «Все для женщины».
– Ты читаешь женские журналы? – хихикает Дуня.
– Не я, а мама. Я только смотрю комиксы. Иногда нахожу там интересные статьи. Как эта, например.
– Интересуешься разводами?
– Это для Эмиля, – продолжает мой друг. – Там описано, как понять, что ребенок тяжело переживает развод родителей. Он плохо спит, ничего не ест, меняются привычки. Может, например, перестать играть в любимые видеоигры. Или внезапно случится энурез. Это когда…