О вере, неверии и сомнении
Шрифт:
Не говорю уже о видениях ему Иисуса Христа, являвшегося при жизни не менее 5 раз.
Так же или подобно этому утверждают свои знания и другие апостолы: "О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни" (Иисусе Христе)… — о том (снова повторяет ап. Иоанн), что "мы видели и слышали, возвещаем вам" (1 посл. 1, 1, 3).
И ап. Петр заявляет твердо:
"Мы возвестили вам силу и пришествие Господа нашего Иисуса Христа, не хитросплетенным басням последуя, но быв очевидцами Его величия. Ибо Он принял от Бога Отца честь и славу, когда от велелепной славы принесся к Нему такой глас: "Сей
Но сильнее всех говорил Сам Господь, постоянно свидетельствуя, что Его учение есть прямое откровение Отца Небесного: "Я говорил не от Себя; но пославший Меня Отец, Он дал Мне заповедь, что сказать и что говорить. И Я знаю, что заповедь Его есть жизнь вечная. Итак, что я говорю, говорю, как сказал Мне Отец" (Ин. 12, 49–50).
"Вы (евреи) не познали Его (Бога), а Я знаю Его, и если скажу, что не знаю Его, то буду подобный вам лжец. Но Я знаю Его" (8, 55).
"Я говорю то, что видел у Отца Моего; а вы делаете то, что видели у отца вашего" диавола (8, 38. 44).
"Мое учение — не Мое, но Пославшего Меня" (7, 16).
"Я пришел не Сам от Себя, но истинен Пославший Меня, Которого вы не знаете", а "Я знаю Его, потому что Я от Него, и Он послал Меня" (Ин. 7, 28, 29).
И еще говорил он Никодиму ночью:
"Истинно, истинно говорю тебе: мы (Господь тут включает и всех апостолов, и всех веровавших Ему христиан) говорим о том, что знаем, и свидетельствуем о том, что видели; а вы (евреи) свидетельства Нашего не принимаете" (Ин. 3. 11).
Так утверждать о себе могут лишь те, кто действительно знает то, о чем они свидетельствуют. А прежде мы показали, что вообще все Писание написано очевидцами. А если это так, то как же не верить им?! И если мы верим обычно людям, то многократно более и несомненно сильнее мы должны принимать учение и откровение от святых, не лживых людей, а наипаче от Самого Господа, Который сказал о Себе: "Я есмь путь, и истина, и жизнь" (Ин. 14, 6).
Следовательно, если чего мы сами не видели, то за нас видели другие. И совершенно неоспоримо, что наши свидетели без сравнения достовернее земных отцов учителей, очевидцев, рассказчиков: их святость, да еще засвидетельствованная потом и смерть за проповедуемую истину, ручаются за достоверность их свидетельств. И если люди верят другим очевидцам, то тем более должны бы все верить нашим. А если иные не верят им, то совсем не потому, чтобы наши свидетели были недостоверны, а оттого, что не хотят верить, как это было и с евреями: "Иисус возгласил в храме, уча и говоря: и знаете Меня, и знаете, откуда Я" (Ин. 7, 28), но "не хотите принять".
Но упорствующие против истины, как и евреи, будут искать все новых возражений и самооправдания. Так и с нашими вопросами о вере отрицатели могут говорить дальше:
"Но всякое наше человеческое знание каждый может проверить и сам на опыте; и тогда вера обратится у него в собственное знание".
Допустим — и так. Но то же самое можно сказать и про религиозное знание. Если верующий будет искать подтверждения своей веры опытом, то и он доступен ему в разных степенях. Об этом будет особая речь дальше. А пока заметим лишь, что и в естественных знаниях лишь кое-что немногое мы может проверить опытно; а большая часть — особенно же о последних основах бытия — останется совершенно недоступною не только почти всему человечеству, но и самым ученейшим людям. Это будет показано в следующем отделе, к которому я и перехожу сейчас.
Заканчивая же этот отдел, мы
Из незнания нельзя делать вывода о небытии. И если это усвоить, то навсегда будет убран с пути к вере этот досадный и детски-наивный камень, коим злоупотребляют или неумные люди, или злонамеренные упорники против истины.
Но это тупое оружие их обращается потом против них самих: незнайки, осмеливающиеся, однако, отрицать то, чего не знают, оказываются очевидно неумными, обнаруживают этим самым собственное безумное "безумие". Мало того, проявляется в то же время и их злостное настроение сердца, не желающего принимать истину, заранее злонамеренно хотящего отрицать веру, вопреки логике.
А через это они подрывают сами собственное неверие, и тем должны оттолкнуть от себя порядочных честных людей, действительно ищущих истины.
Б) Непостижимость не есть небытие
Если предыдущее возражение о "незнании" является поверхностным, то второе, подлежащее нашему рассмотрению, несколько тоньше, хотя по существу является продолжением предыдущего. Доселе говорилось о личном нашем незнании вещей, которые все же могут быть познанными кем-то другими. А теперь нужно рассмотреть тот случай неведения, который ни в коем случае не может быть постигнут умом. Предметы веры нашей являются в последней глубине тайнами, совершенно не подлежащими уму.
Идолопоклонникам "ума" захочется заранее торжествовать над таким нашим утверждением о тайнах веры: мы-де умные люди, потому и не можем принять веру, что у вас там все — тайны. Мы же никаких тайн знать не желаем, а признаем лишь разумное, понятное!
Торжество это — преждевременное и ложное. Но как оно понятно нам, интеллигентам! Я и по своему опыту знаю, как мы, воспитанные в поклонении уму, боялись тайн. Хорошо помню, что верить в неоправданные "господином" умом догматы считалось у нас почти неприличным. И потому, если уж мы не могли чего объяснить, то все же старались делать вид, что-де понимаем. А если уж вынуждены были в конце концов признаваться в непостижимости религиозных тайн, то мы считали это "последним делом", проявлением нашей умственной убогости; и стыдились ее. "Доказывать" какую-либо истину веры текстом Слова Божия нам казалось признаком нашей несчастной безвыходности.
Да и какое же это доказательство?! Ведь умом тут ничего не объясняется, а лишь повторяется тайна веры другими словами — "от Писания". И верно: Писание было лишь свидетельством, а не убеждало доказательством от ума. И у нас образовалась другая боязнь, происходящая от первой: боязнь ума привела нас к "тайнобоязни".
И эта тайнобоязнь, боязнь непостижимости истин, веры, приносила нам огромный вред. И когда я понял ложь этой болезни, то я был этому очень рад, точно разорвал путы на себе. И с той поры я уже не боюсь тайн.
Мало того: считаю их необходимыми. Еще больше: теперь люблю тайны. А бестаинственность считаю неразумием для веры. Слава Богу! И я хотел бы теперь помочь и читателям понять все это и придти к таким же успокоительным выводам. Через это мы сбросим с дороги веры гораздо более тяжкий камень, чем два прежних — о неверии ученых и об отрицании "незнаек". И это тоже нетрудно. Сначала поясню свою задачу очень простым примером, который мне часто припоминается.
Я был студентом Духовной академии. Из Юрьевского университета проездом на родину заехал ко мне товарищ по семинарии, Г. М. Конечно, мы скоро подняли вопрос о вере. Миша Г. с самого начала заявил весьма авторитетно: