О вере, неверии и сомнении
Шрифт:
Но напрасны были мои доказательства. После долгого прения противник с развязной самоуверенностью "учителя", все знающего, говорит:
— Вы (я) еще не додумались до конца и живете прошлыми традициями, в которых воспитывали вас. А если будете самостоятельно думать, то дойдете до наших выводов.
— Я уже 70 лет думаю об этом!
Но противник оказался ничуть не поколебленным. И я тут понял, что никакими спорами, никаким умом ничего не докажешь человеку, если он не желает этого. Нужны иные методы опровержения (для таких людей): не слова, а дела; не знания, а страдания за веру. Да и тогда еще нельзя
Но если уж мы не в силах дать им такое опытное восприятие, то, по крайней мере, сами должны быть реально убеждены в реальности сверхъестественного мира. А это больше всего возможно — через реальное самооткрытие его нам, непосредственному нашему опыту.
Возможно ли это?
Несомненно, возможно. И по простому соображению, которое легко понять. В самом деле, если какое-либо бытие вообще существует и если у нас есть органы для восприятия его, то оно может быть познано рано или поздно, если только само откроется ищущему субъекту. Если есть Бог и если мы имеем способы познания Его, то не может Он остаться сокровенным. Даже больше того: Он-то особенно захочет и должен открыть Себя человеку, ибо важнее и выше Его ничего нет. И было бы совершенно непостижимым, непонятным, странным, если бы нам открывалось всё, кроме единого главного: Бога! Кроме того, Который Сам Себя благоволил наименовать Моисею, когда тот спросил Его: как имя Твое? — "Сущий". "Аз есьм Сый" (Исх. 3, 14).
Так и скажи сынам Израилевым: "Сущий послал меня к вам".
И если Он открывал Себя в Ветхом Завете, неужели скроет "Лице Свое" в Новом? Открывался ли? Открывается ли реально? Может ли открываться? Если да, то как? Вот какие вопросы возникают иногда в душе моей… Ведь это всё — живое, не вымышленное. Я, как живой человек, жизненно должен был бы и ответить хотя бы самому себе, если уж не другим. Я должен был сказать и себе: не только хочу Его, а Он есть: Он — Сущий.
Что же смог я в таком важном и чрезвычайном вопросе?
Расскажу теперь, что было, как именно я удовлетворил себя и удовлетворяю и доселе. Пусть это будет малозначительно, невольно; я знаю, что есть высота высочайшая, доступная для людей святых; о ней я лишь могу потом упомянуть: не дерзаю даже и искать её! Но в свою меру я нашёл ответы. А если и другие меры подобны моей, то, может быть, мой опыт будет не бесполезным для них, с Божьей помощью. А кто имеет опыт более высокий, те пусть поделятся им с другими. В крайнем случае, пусть хоть помолятся о моей бедности духа, а главное — о спасении грешной души моей… Это ведь важнее, нужнее всего мне!
Б) Откровение бога через мир
Апостол Павел пришёл в Афины и направился в ареопаг к философам, а они ничего так не любили, как "слушать что-нибудь новое". И он стал говорить им о "Неведомом Боге", жертвенник Которому он увидел в городе. И в своей речи он, между прочим, сказал слова, которые и кажутся мне отвечающими прежде всего на мой вопрос: "есть ли?"
"Бог, сотворивший
И в самом деле, было бы совершенно непостижимо, если бы Бог, единственно "Сущий" и создавший мир в славу Свою и по любви к нему, оставил бы себя в неведении! Наоборот, Он прежде всего должен был желать этого познания о Себе и общения с Собою. Поэтому мы, безусловно, имеем основание ожидать, что Он "проявит" Себя нам, "откроет" Себя.
Так должно быть! И воистину открывает. И прежде всего — в этом мире, который мы видим постоянно и в котором мы "живём и движемся и существуем" (28 ст.).
И тот же ап. Павел свидетельствует нам об этом. Когда он с Варнавою был в Листре и исцелил хромого "от чрева матери своей", то "народ" думал и кричал: "боги в образе человеческом сошли к нам". А "жрец же идола Зевса", приведя к воротам города волов и принесши венки, хотел вместе с народом совершить жертвоприношение.
Но апостолы Варнава и Павел, услышавши о сем, разодрали свои одежды и, бросившись в народ, громкогласно говорили: "Мужи! что вы делаете? и мы — подобные вам человеки, и благовествуем вам" о Боге живом, "Который сотворил небо и землю и море и все, что в них".
И вот далее и говорится: Бог "не переставал свидетельствовать о Себе" (Деян. 14, 7—17).
Но как?
Не лично, не существом, а своими действиями, "благодеяниями, подавая нам с неба дожди и времена плодоносные и исполняя пищею и веселием сердца наши" (17). И "едва убедили народ" (18).
Понятно, что апостолы не могли же говорить с народом на богословские и философские темы: даже в Афинском ареопаге, выслушавши Павла, "одни насмехались, а другие говорили: об этом послушаем тебя в другое время" (Деян. 17, 32). Тем более не мог бы воспринять их "народ", если бы апостолы стали философствовать и богословствовать пред ним. Он требовал простой речи о простых вещах, которые он видел вокруг себя — всегда и везде. Поэтому апостолы и стали говорить о небе, о земле, о пище и веселии.
Поэтому ап. Павел о том же пишет и более образованным римлянам про языческий мир.
Что можно знать о Боге, явно для них (язычников), потому что Бог явил им; ибо невидимое Его (существо), вечная сила Его и Божество (Божественность), от создания мира чрез рассматривание творений видимы (Рим. 1, 19–20). И ветхозаветный царепророк Давид написал 103-й псалом о проявлении Бога в творениях.
Следовательно, это проявление известно давно, с самого — можно сказать — бытия человечества.
А пророк Моисей говорит о Боге как Творце мира и человека, как об известном предмете веры — или даже — знания.
Правда, здесь Бог открывается не Сам в Себе, а в действиях Своих, "в благодеяниях", как выразился ап. Павел. Но значит, именно чрез сотворенный мир легче всего можно было проявить Свое Бытие, как говорит апостол: "невидимое" Его существо, "силу", могущество и "Божество" (природу Его).
И действительно, человечество, на каких бы ступенях оно не стояло, всегда признавало Бога, как Творца мира; люди, смотря на этот мир, "видели" за ним Бога.