О водоплавающих

О'Брайен Флэнн

После этого объяла Суини смертная истома, и Молинг вместе с прочими священнослужителями принес и положил каждый по камню на его могилу.

— Воистину дорог моему сердцу стал тот, кто покоится в сей могиле, — сказал Молинг, — ибо приятен он был взору моему, когда увидел я его стоящим возле этого колодца. Отныне нарекаю я колодец сей Колодцем Безумца, ибо часто пировал он здесь, вкушая пышную траву и запивая ее водою. Дорого мне и всякое другое место, куда часто влекло несчастного Суини.

И сочинил Молинг такие стихи и произнес их вслух сладкозвучным голосом:

В

сей могиле покоится Суини! Его память гложет мне сердце, любы мне потому все пристанища святого безумца.Люб мне Глен-Болкан приютный, ведь любил его Суини, люб мне каждый ручей его малый, люб зеленый ряски венец.Бьет, как прежде, Родник Безумца, люб мне тот, кто пил его воду, люб песок его первозданный, чистые воды утешны.Сладкозвучен был голос у Суини, долгой будет о нем моя память, осени же, о Царь Небесный, его склеп и приют последний.

Автобиографическое отступление, часть шестая. Однажды ранним вечером я сидел за большим столом в столовой, разбирая и просматривая написанное за день, как вдруг услышал, как кто-то открыл ключом входную дверь. Немного погодя дверь снова закрыли. Из прихожей до меня донесся громкий голос дяди и еще один, которого я никогда прежде не слышал; затем послышалось шарканье и глухое дружелюбное похлопыванье. Я торопливо прикрыл листки, на которых затрагивалась запретная тема половых отношений.

Дверь в столовую настежь распахнулась, но в течение пятнадцати секунд никто не появлялся; затем быстрой грузной поступью в комнату вошел дядя, неся перед собой на руках некий тяжелый предмет, завернутый в кусок черной водоотталкивающей ткани. Он без промедления водрузил это нечто на стол и стал удовлетворенно потирать руки, словно сделал какое-то крайне важное дело.

Описание моего дяди. На вид грубовато-добродушный, даже чересчур; постоянно-озабоченный-тем-какое-произведет-впечатление; имеет удостоверение чиновника третьего класса.

Вслед за дядей вошел пожилой человек субтильного сложения, робко улыбнувшись мне, в то время как я продолжал просматривать свои бумаги. Тело его было неуклюже скособочено, и он постоянно передергивал плечами, словно поправляя сползающие подштанники. Глубокие залысины блестели в свете газового рожка, окруженные нимбом редких волос. Его пиджак, пошитый из недорогой материи, был помят на груди. Мужчина дружелюбно кивнул мне.

Ощупывая полы своего

пиджака, дядя застыл перед горящим камином, разглядывая нас и оделяя каждого благословляющей улыбкой. По-прежнему расплываясь в улыбке, он обратился ко мне урчащим голосом.

— Итак, дружочек, — сказал он, — что же мы поделываем сегодня вечером? Мой племянник, мистер Коркоран.

Я встал. Мистер Коркоран подошел и, протянув свою небольшую руку, крепко стиснул мою ладонь в мужественном рукопожатии.

— Надеюсь, мы не помешали вашим занятиям, — сказал он.

— Нет, что вы, совсем нет, — ответил я. Дядя рассмеялся.

— Поверьте, это не так-то просто сделать, мистер Коркоран, — сказал он. — Можно сказать, это было бы просто чудом. Признайся честно, ты хоть раз заглядывал сегодня в книжку?

Я встретил его слова молчанием, по-прежнему спокойно стоя возле стола.

Характеристика молчания. Презрительно-высокомерное.

Увидев, что я ничего не отвечаю на дядин упрек и вид у меня понурый и расстроенный, мистер Коркоран поспешил мне на помощь.

— Ну, не знаю, не знаю, — сказал он. — Люди, на первый взгляд не очень-то и старательные, в конце концов всегда оказываются в первых рядах. И наоборот, человек, который постоянно суетится, никогда ничего не успевает по-настоящему сделать.

Дядя улыбнулся словам племянника без обычного для него злорадства.

— Может, и так, — сказал он.

— Забавно, у меня дома живет паренек, — сказал мистер Коркоран, — и видит Бог, я уже устал повторять ему, чтобы он хоть как-нибудь вечерком взялся бы да сделал уроки, но с таким же успехом вы можете обращаться вот к этому.

И, приподняв ногу в старомодном ботинке на пуговицах, видимо посчитав, что он может служить подходящим примером полной невосприимчивости, мистер Коркоран медленно описал в воздухе дугу в сорок пять градусов.

— И что же, приходит он раз домой, начинает отчитываться о своих успехах, и, видит Бог, так ловко оказывается подвешен язык у этого маленького проказника. Просто меня ошарашил. Первое место по Закону Божьему, каково!

Улыбку на лице дяди сменило выражение озабоченной заинтересованности.

— Вы имеете в виду вашего Тома?

— Именно, сорванца Тома.

— Очень, очень рад слышать это, — сказал дядя. — Смекалистый, должен признаться, парнишка. И уж конечно, отрадно видеть, что молодые люди интересуются Законом Божьим. Подчеркиваю, именно этим предметом. В наше время это крайне необходимо, вера, я имею ввиду.

Он обернулся ко мне.

— Ну, а от вас, дражайший мистер, — спросил он, — когда мы что-нибудь подобное услышим? Когда вы принесете домой почетную грамоту? Писанины у вас достаточно, чтобы отличиться хоть в чем-нибудь...

Он фыркнул.

— ...если бы, конечно, за такую макулатуру грамоты давали.

Дядин смешок имел двойное значение: с одной стороны, он должен был подчеркнуть его остроумие, с другой — скрыть его гнев. Он обернулся к мистеру Коркорану, и на губах его мелькнула заговорщицкая улыбка.