О воинстве немертвых

Конъюнктурщик

— Что ж, наступает эпоха нового соперничества! — вдруг снова повеселел Зеланд.

"Какой же ты нервный, интересно, не били ли тебя в детстве?" — сказал про себя Альтиген.

И снова короткая пауза.

— Что вы сами, если не секрет, думаете о… философии вашего города? О, так называемой, идее? — спросил рыцарь.

— Столица мира, магический народ, новый мир, — отчеканил Зеланд с восторгом, — это же великолепно. До войны с чудовищами ни о чем таком и думать было нельзя. Это подвиг. Это предначертано природой! Никакой воли,

даже многих людей, не хватило бы, чтобы соединить одновременно в одном месте так много людей, думающих единым образом. Я верю, это повеление природы, — глаза Зеланда вспыхнули, — судьбой предначертано строительство этого города, уже ничто не сможет остановить объединение мира под его властью. Ничто.

— Я охотно верю в столицу мира, и, кстати говоря, здесь ещё один момент, по которому я бы хотел пройтись, это объединение под Белым городом всех остальных городов. Черному ордену это не грозит, так как мы занимаемся безопасностью переходов между городами, и нам, по сути, не важно, кому принадлежат эти города, кто в них правит, только если эти правители не проявляют к нам враждебности. — Он прервался, немного задумавшись, — Но, что касается, идеи магического народа, мы её не разделяем.

— Вы сомневаетесь в создании нового народа под предводительством белых магов? — малость напыщенно изумился Зеланд.

— Черный орден не считает это возможным, — смягченно ответил Альтиген.

— Я слышал, маги черного ордена считают, что простым людям доступ к магии воспрещен, что её сила должна быть сохранена лишь в руках немногих избранных.

— Маги черного ордена считают, что магия опасна для людей. Поэтому они не берут учеников. Конечно, это является, своего рода, высказыванием против идей белых магов о воспитании нового народа, но черные маги не противятся этому, и никто из них не помышляет о том, чтобы исходя из этих мыслей хоть что-нибудь предпринять. Черные маги же люди старого мира, они, так скажем, чужды земному, мыслят о других вещах, их не интересуют государственные дела.

— Рано или поздно это повлечет вражду. Было бы весьма грустно видеть, как люди истребляют друг друга на фоне всеобщего запустения, среди умирающей природы.

— Да, будем надеяться, что этого никогда не случится, — Альтиген сказал это безрадостно.

— Да прибудет мир между нашими народами, — тихо произнес Зеланд.

_____

"Получилось хорошо весьма," — думал первый, лежа на диване в центре главного зала пригородного дома.

Лунный свет проникал через щель среди штор.

Десять в своих латах сидели в комнате по углами, держа свои мечи при себе. Из лат они не вылезали, их мертвые, пропитанные магией, тела не испытывали тех затруднений, какие беспокоили живых людей.

Один из десяти натачивал меч, проводя маленьким камешком вдоль лезвия, медленно и заботливо.

— Эдмонд, — назвал его Альтиген по имени.

— Да, ваша светлость?

— В порядке ли твой отряд?

—

Да, ваша светлость.

— Мы скоро уже уйдем отсюда.

— Ясно, ваша светлость.

— Завтра ты пойдешь со мной. Мы встретимся с этим уродом, Альтиором.

— Ваша светлость желает взять нас на встречу?

— Да, мне нужна будет охрана. Конечно, вас всего десять, и никто не станет убивать нас, но… Альтиор все же обычный человек, может вспылить почем зря, у меня мало доверия к нему.

— Мой меч с вами, ваша светлость.

— Отлично, Эдмонд.

В мутных зрачках черного рыцаря блеснул огонек разума, словно сквозь мертвую слепоту его глаза вновь были живыми, но лишь мгновение.

_____

У неё были длинные рыжие волосы.

Она стояла под сенью широко посаженных кипарисов на краю виадука, что огибал по краю самый северный зиккурат, и смотрела вдаль, одетая в бордовую столу, без украшений.

Эвлалия её имя. Худой вытянутый лик, на нем выделялся прямой нос со вздернутым кончиком, от него к низу прошли складки, четко очерчены аккуратные губы, поверх всего этого был рассыпан букет веснушек.

И высветленный рыжий осенний лес на фоне сизых угрюмых гор…

Там, на склоне была роща, сохранившая жизнь, на неё падал всегда свет магистрали. Тайком сбегая туда, она могла видеть там благородных оленей, никогда не видавших человека, и жизнерадостных белочек, которые, пусть и не давались в руки, но были по-простому прекрасны.

Это был островок жизни возродившейся, но будто возникшей вновь, словно предыдущей и не было, такой первозданный был дух этой рощи.

С печалью Эвлалия смотрела туда.

Кроме того места, все остальное было охристо-серой пустыней, испещренной черными лесам обгоревших, сгнивших стволов. Сухая трава, камни и ветер.

Наверное, она бы сбежала, но бежать не куда.

Бежать в пустоту нельзя. Бежать можно от людей к другим людям, человек не перемещается среди мест, он перемещается среди людей, только это имеет значение. Ведь любое место создаётся людьми. Эти горы больше не живописны, от их вида хочется лишь сесть и безутешно реветь.

— Простите.

Вздрогнула.

Обернувшись через секунду, Эвлалия видит перед собой неприметного человека в черной тоге, выделяется лишь твердый, целеустремленный взгляд и светлые волосы.

— Вам тоже грустно здесь?

Он заговорил мягко, но чрезмерно чётко, и слова его были, как изгибы шёлковых тканей:

— Я давно убил в себе грусть. Мне хотелось бы узнать вас. Я увидел вас со спины, но мне хватило этого, чтобы понять, что мой интерес, вспыхнув сейчас, уже не угаснет.

Она разглядывала человека, плохо скрывая свое волнение.

— Как вас зовут?

— Альтиген.

— Моё имя Эвлалия.

— Кто вы, Эвлалия?

— Простите?

— Я привык задавать вопросы прямо. Меня интересует, кто вы.